Непременным условием для того, чтобы чье-то оружие принесло победу другому человеку, было вот что: взявший меч должен был либо подружиться с ним, либо подчинить его себе. Воин, вероятно, был сильно удивлен неожиданным упрямством оружия, проявившего темную волю, которая противоречила его собственной. Так неожиданно проявлялся дух его прежних владельцев. Волю, которая была однажды навязана мечу, сломать было очень трудно; норвежец Гейрмунд, не желая расставаться с любимым мечом по имени Фотбит («Кусающий за ноги»), предрек Турид, похитившей его оружие, что меч не принесет ей счастья и станет причиной утраты самого дорогого члена семьи. Так и вышло: Турид подарила Фотбит родичу, которого любила больше, чем родных братьев – Болли, – и тот поднял его на Кьяртана, своего названого брата и самого любимого сына Олава Павлина («Сага о людях из Лососьей долины»).
Меч Серый Клинок, которым обманом завладел Гнели Сурсон, узнал своего бывшего хозяина и после того, как отнял у него жизнь, раскололся на части. Из осколка меча сделали копье, и копье это погубило двух людей, связанных с Гисли узами дружбы и брака («Сага о Гнели»).
Таким образом, когда меч, ожерелье или другая ценная вещь переходили в другие руки, с ними переходила их история; получавшему эти вещи рассказывали, какое сокровище ему досталось, сопутствовали ли ему честь и удача, и объясняли, каков у него характер и воля. Беовульф, преподнеся Хигелаку дары, поведал, кто владел этими вещами в прошлом: «В дом внести повелел он / вепреглавый стяг, / шлем высокий, / кольчугу железную / и отменный меч; / молвил Беовульф: / «Мне от мудрого старца, / от державного Хродгара, / был наказ такой: / чтобы в первую голову / я тебе поднес / это оружие / да сказал бы, / что конунг Херогар, / властный Скильдинг, / владел до срока / этим ратным нарядом, / но оставил его / не наследнику, / не любимому сыну / всехраброму Хероварду, – / ты хозяин сокровища!»
В тот момент, когда Виглаф спешил на помощь Беовульфу, поэт решил привлечь внимание читателя к его мечу: «И поднял Виглаф / щит желто-липовый / и меч, наследье / потомка Охтхере, / скитальца Эанмунда, / который был в битве / убит, бездомный, / в сраженье с Веохстаном, / взявшим в добычу / это оружие: / нагрудник кольчатый, / шлем железный / и меч отменный, / подарок Онелы, / издревнее лезвие, – / одежды битвы, / орудие сечи, / наряд воителя / (однако Онела / за смерть племянника / не мстил убийце) / тот меч хранился / и щит и кольчуга / у Веохстана, / покуда не вырос / ему преемник, / дабы продолжить / славу отцовскую / среди гаутов, – / оставил старец, / покинув землю, / наследство сыну. / И вот впервые / воина юного / призвал державный / делить с дружиной / удары битвы: / был духом он крепок, / а меч наследный / остро наточен, – / и скоро на деле / дракон изведал / его могучесть!»
Меч, о котором идет речь, попал в эту семью, когда Веохстан, отец Виглафа, убил на боле боя Эанмунда, и Онела, в войске которого воевал Веохстан, отдал ему этот меч, несмотря на то что убитый был сыном его собственного брата.
Таким образом, в этих наследственных вещах жили не простое абстрактное благословение, не просто удача в житейском смысле этого слова, а душа клана. В словах матери Греттира, протягивавшей ему драгоценную семейную реликвию, меч Эттартанги, основной упор был сделан на общности меча и его владельцев: «Этим мечом владел отец моего отца Ёкуль, а до этого – древние люди Ватнсдаля; его всегда сопровождала победа». Легенда гласит, что меч может принадлежать только правильному человеку. Меч, который Один принес в дом Вёльсунга и вонзил глубоко в «семейное древо», мечтали заполучить многие, но он не давался в руки никому, пока счастья не попытал Сигмунд («Сага о Вёльсунгах»); а когда Бёдвар Бьярки, следуя совету своей матери, явился в пещеру, где его несчастный отец-медведь прятал свое оружие, меч сам упал к нему в руки, стоило ему лишь дотронуться до его рукояти («Прядь о Бёдваре»). Первая из этих легенд, несомненно, была создана в виде семейного мифа, а вторая – в виде сказки, но обе основываются на знакомых всем идеях: когда встречаются родственные души, обе стороны хамингьи сливаются в единое целое.
Способность меча приносить победу – это всего лишь одна сторона его сущности, которая обращена к остальному миру; что касается его опасных качеств, то существует более характерная, более личная оценка – это предмет, который связан с какой-то конкретной семьей. Каким бы удачливым ни был обычный человек, он вряд ли обладал всеми видами военной удачи; только оружие вождя содержало в себе все виды этой удачи и все способы сражения. Поэтому добавление, сделанное в отношении меча Тюрвинг, о том, что он приносил удачу в поединке и в сражении, вовсе не было лишним, как могло кому-то показаться.
С другой стороны, дар победы, присущий оружию, предполагает многосторонность, как и самих родственников; меч, копье и щит должны были обладать удачей всего клана, как и его исцеляющей властью, плодородием, изобилием земных даров и мудростью. Могу себе представить, что меч или молот, а также плащ могли «открыть чрево» женщины, когда клан нуждался в рождении новых детей; она могла закутаться в одежду, как в облако власти, она могла положить молот себе на колени, как сделал Тор в обличье невесты в «Песни о Трюме». Я должен также думать, что опущенное в ведро с молоком копье могло обеспечить удачу в приготовлении пищи и способность накормить всех, кто садился за стол. В Норвегии до недавнего времени сохранялся обычай использовать в повседневной жизни семьи и хозяйства вещи, доставшиеся людям по наследству. То там, то здесь встречалась семья, у которой был старый нож, помогавший улаживать все ссоры и исцелять от колик одним лишь своим прикосновением. В одном ряду с этими ножами был и победоносный топор Скрукке, который оставил память о своих противоречивых подвигах у добрых людей из Квитесейда в Телемарке. Во-первых, именно ему они были обязаны тем, что их деревня никогда не страдала от перенаселения, а во-вторых, он помогал выжившим избавиться от нарывов, а также от болезней, которые возникали от прикосновения ночной нечисти. Достаточно было ударить им плашмя по заду, и человек выздоравливал. Объяснение тому факту, что норвежские ножи и топоры в глубокой древности сохраняли свои лечебные свойства, нужно искать в многочисленных костях и мощах святых, частицах креста и в евангелических книгах, которые в Средние века помогали людям Европы сохранять свое здоровье. Впрочем, одну особенность эти инструменты приобрели извне, кроме того, людям очень важно было знать то, что их сила порождалась их славой. Люди верили, что нож, которым было зарезано много людей, способен излечить паралич, это объяснялось тем, что он выпил много крови – фьёра. Скрукке обладал огромной силой, поскольку принадлежал очень суровому человеку, убившему много людей.
Из саг, сложенных в Исландии, мы узнаем очень мало о повседневной жизни ее обитателей и их поступках, которые вызывают сейчас особый интерес у историков культуры. Содержание и стиль саг отмечены большой концентрацией жизни; они демонстрируют нам, что честь и удача были тесно связаны между собой, и события повседневной жизни никогда не включались в рассказ сами по себе; только тогда, когда они служили источником великих дел, они обретали бессмертие. Поэтому наши знания о том, как жили люди в эпоху саг, не являются односторонними, но зато очень фрагментарны. Мы хорошо знаем, чем мог закончиться праздник, но нам совершенно неизвестно, как справлялись исландские свадьбы – до нас не дошло никаких подробностей свадебной церемонии. Нам хорошо известно, что представляло собой наследство, и это помогло нам, учитывая наши знания о природе удачи, составить представление о ценности дома, но если мы хотим получить достоверные примеры, то должны будем искать их где угодно, но только не в исландской литературе, или, вероятно, нам придется удовлетвориться сведениями о наследном праве крестьян, поскольку они до сих пор получают и оставляют его так же, как их предки.
