Подарок был безошибочным проявлением или, скорее, кристаллизацией доброй воли, и, чтобы убедиться в искренности другой стороны, человек хотел увидеть ее сердечную благодарность. Когда Магнус Добрый на тинге в Уппланде пообещал простить и вернуть свою милость тем, кто участвовал в заговоре против его отца конунга Олава Святого, если они обратятся к нему с доброй волей и не будут скрывать ничего, это предложение принял Тронд и сказал от имени людей: «Мои родственники не были друзьями конунга, но я сам не виновен в смерти Олава; если мы обменяемся с тобой плащами, я обещаю тебе свою дружбу и сдержу это обещание». Магнус согласился. «А захочешь ли ты обменяться со мной и оружием?» – продолжал Тронд. Конунг снова согласился. После этого Тронд пригласил Магнуса к себе домой, где устроил великолепный пир.
Человек, обменявшийся оружием с незнакомцем, может спокойно спать у него под боком – тот не сделает ему ничего плохого. Он может даже поручить другому охранять третье лицо, ибо безопасность, которую порождает подарок, не ограничивается лишь отказом от враждебных действий. «Как отец и сын, как сын и отец, эти двое согласились делать все вместе, когда в том возникнет нужда», – гласит формулировка закона. Какой законник или моралист не согласился бы с такой идеей, желая сделать более привлекательной эту добродетель, которой так трудно достичь? Благородную забывчивость можно идеализировать, превратив ее в благородное рассуждение, но убедить врагов помириться, чтобы они могли помогать друг другу, можно лишь в том случае, если условия диктует реальная жизнь. А реальность заключается в том, что подарок проникает в душу вместе с памятью и честью и служит друзьям и врагам, богам и предкам, прошлым и будущим целям. Воля оказывается связанной, а единственный способ связать ее в древние времена заключался в том, чтобы наполнить ее новым содержанием и новой целью.
Только благодаря этим возрождающим душу качествам подарок способен затронуть источники, в которых рождаются чувства; он способствует не только единству воли, но и привязанности, радости и благополучию отношений.
Брак основывается на любви, но, согласно представлениям германцев, любовь возникает не до брака, а только после начала семейной жизни; люди были уверены – если выполнить все формальности, то любовь непременно возникнет. «И вскоре они полюбили друг друга» – так говорится в сагах о счастливых супругах. Но мы также знаем, из чего вырастает привязанность и благодаря чему она усиливается, – когда утром после свадьбы муж своим подарком подтверждает или «закрепляет» реальность первого объятия супругов. Невесте обещали, что она получит свой утренний подарок, в тот день, когда вопрос о свадьбе был решен, или, как это было в
Швеции, в день свадьбы. Подарок вручался утром после первой брачной ночи. Именно эти два действия – объятия и подарок – и пробуждали любовь; потому они – в хитросплетениях законов, которые уважают только реальность, – являются двумя необходимыми условиями истинного брака, поскольку порождают возможность возникновения теплых чувств между мужчиной и женщиной.
В мире, где любовь зарождается и расцветает в браке, нет места для сентиментальной тоски и вздохов, как в эддической поэме «Поездка Скирнира» (Skirnismal), в которой говорится о Фрейре, охваченном томлением любви; любовник, полный грез, просто сумасшедший, и, вероятно, ему нужно рассказать, куда может завести такая болезнь: «Худшей на свете / хвори не знаю, / чем духа томленье», – говорится в «Речах Высокого».
Чтобы узнать, как относились к любви в старое время, надо посмотреть на Маргарет Стоккар и прислушаться к ее простым словам, в которых она оплакивала свою судьбу, когда король Магнус, проезжая через ее город, пожелал остановиться у нее и разделить с ней ложе: «Как тяжело было мне сначала полюбить его, а потом сразу же потерять». Это слова девушки, которая страдает оттого, что утро не выполнило обещания ночи. Формулировка шведского закона Уппланда, касающаяся утреннего подарка, которым муж оказывает честь женщине, объясняет женские чувства: тревогу жены, когда она, увидев плохой сон, будит мужа, чтобы предупредить его об опасности; женские мечты, когда незамужняя девушка сидит среди своих родственников, думая о возможных женихах, подходящих для нее по рождению, богатству и славе, – или об их скудных достоинствах; когда она прогоняет своего поклонника, поскольку он не соответствовал ее представлениям о том, как должен себя вести мужчина по отношению к соседям. И все это делается потому, что она хочет любить своего мужа. Чтобы пробудить в женщине любовь, нужно обладать честью, ибо семейная слава и богатство, традиции клана и подвиги предков производят на женщин не меньшее впечатление, чем на мужчин. И любовь, с которой она смотрит на мужа, это мир; таким образом, ее любовь – это не просто интеллектуальное добавление к духовной жизни женщины, а инстинкт и энергия, которые заставляют ее беспокоиться за того, кого она любит, и она никогда не станет чересчур нежной, но сохранит свой характер рвения.
Рассмотрим теперь женщин-вдов; мы увидим, что скорбь вдовы полна горечи, которая включает в себя активный элемент, прогоняющий прочь отчаяние и смирение; эта горечь излечивается восстановлением прав. Осознав это, мы приблизимся к пониманию того, чем на самом деле была в те времена любовь – любовь, которая сделала Турид Великую Вдову такой великой. И мы можем также понять, что любовь возникала за счет того, что женщина принимала в себя честь своего мужа со всеми его владениями и имуществом, и, если поклоннику удавалось положить на колени девушки свой подарок, это означало, что он завоевал ее расположение. И наоборот, если сделка не состоялась, женщина уходит, даже не бросив на мужчину прощального взгляда. Возврат подарков вызывает разделение чувств, которые были до этого соединены, и они возвращаются к своему прежнему владельцу.
Узнав об этом, мы по-новому начинаем воспринимать древние истории. Все, что казалось искажением, приобретает свои истинные пропорции, и все, что, по нашим представлениям, было нематериальным, проявляется с трагической силой.
В голосе древнего автора «Беовульфа» звучит его богатый опыт: он много думал обо всех этих датчанах и гётах, и, по большей части, его думы были полны грусти. Говоря о дочери Хродгара, он не может не вспомнить, что именно она должна была выйти замуж за сына Фрода Ингельда, чтобы покончить со старой враждой между двумя народами – данами и хадобардами. Но ей не удалось этого сделать. Когда она приехала в свой новый дом, воины с горечью увидели, что ее свита, состоявшая из датчан, открыто носит оружие, которое когда-то принадлежало хадобардам, а потом попало в датские руки в качестве трофея. Кто-то из седых воинов, несомненно, хорошо помнил тот день, когда оружие поменяло хозяев. Он крикнул Ингельду: «Узнаешь ли ты, друг, / меч прославленный, / твоего отца / драгоценный клинок, / послуживший ему / в том сражении, / где он пал, / шлемоносец-воитель, / в сече с данами, / где, разбив нашу рать, – / без отмщенья погибшую, – / беспощадные Скильдинги / одержали верх?»
Однажды эти слова уже прозвучали, и чужестранец-хвастун расплатился за них своей жизнью. После этого были нарушены все клятвы. В душе Ингельда поселилась ненависть, и его любовь к этой женщине остыла. В этой личной драме было нечто, чего нельзя выразить современными словами; как только сделка была сорвана и датчане, которые до этого пользовались благосклонностью короля, были ее лишены, и в его душе больше не осталось любви.
