Тот же самый разрыв превратил историю Брюнхильд в тест, с помощью которого можно проверить, правильно ли мы понимаем, какой была любовь наших предков и каково было отчаяние автора «Саги о Вёльсунгах», который выразил свое понимание языком, сглаженным под влиянием лирических чувств. «Тебе я поведаю свой гнев» – так начинается рассказ Брюнхильд.
Терзаемая обидой, не один день она лежит на кровати, натянув на голову покрывало; все знают, что она обдумывает месть, а когда она открывает рот и обращается к своему мужу, то становится ясно, что она уже все продумала: «Потеряешь ты и землю, и богатство, и жизнь, и меня, а я поеду домой к своему роду и буду жить в горести, если ты не убьешь Сигурда и сына его: не вскармливай ты у себя волчонка»
[95].
Ее гнев, естественно, обращен против Сигурда: хуже всего она относится к тому, кого больше всего любит. Но не только потому, что любовь сама по себе парадоксальна, но и потому, что она рациональна. Брюнхильд поклялась, что полюбит лишь того мужчину, которому не будет равных и который докажет свою доблесть, перепрыгнув через огонь, окружавший ее дом. Этот подвиг сумел совершить Гуннар, и она его полюбила; но этим Гуннаром на самом деле был победитель драконов Сигурд, который притворился своим названым братом, чтобы помочь ему завоевать Брюнхильд. И вот глаза Брюнхильд открылись: она поняла, что ее муж – вовсе не величайший герой в мире. Она обвинила его в том, что он обманул ее, отправив вместо себя Сигурда. Сигурд был величайшим воином, сильнее Гуннара, и она не смогла ему этого простить; преступление Сигурда не стало меньше оттого, что он убил дракона и забрал его золото, чего не мог сделать Гуннар.
Мы снова встречаемся с такой же незаслуженной судьбой, когда более позднее воплощение Брюнхильд, Гудрун, дочь Освивра, возненавидела Кьяртана, поскольку Болли пустил ложный слух, что он поселился в Норвегии и намеревается жениться на сестре конунга, и с помощью этой лжи увел ее у того, с кем она обменялась брачными клятвами. Преступление Кьяртана заключалось в том, что он приехал домой и, зная, что он-то ничуть не изменился, обвинил ее в нарушении своего слова, от которого, как она думала, ее уже освободила «измена» Кьяртана («Сага о людях из Лососьей долины»).
Слабость души, которая привела Брюнхильд к несчастью, заключается в том, что она согрешила против святости данного ею слова. Она торжественно поклялась, что выйдет замуж за самого сильного и бесстрашного человека в мире, а когда поняла, что нарушила свое слово – по ведению или по неведению, – ее честь и она сама оказались разделенными. «Так происходит с теми, чьи обещания оборачиваются против них» – этими словами Брюнхильд проклинает саму себя, и это проклятие включает и этическое унижение, и страх будущего, по мере того как буря неудачи собирается вокруг нарушения данного обещания. Увидев кольцо Андварнаут на руке Гудрун, она предвидит «страшную распрю», причиной которой стала ее неисправимая ошибка.
И катастрофа обрушивается незамедлительно. Брюнхильд вышла замуж за Гуннара, и они полюбили друг друга. Гуннар-коннунг не был ее суженым, но брак их не был несчастным, до тех пор пока Брюнхильд верила, что именно он с честью прошел испытание огнем. Залогом счастливого брака стало то, что Брюнхильд считала Гуннара равным себе – по знатности, богатству, силе и доблести, ибо только равный мог стать мужем женщине, превосходившей всех других. Величие Брюнхильд проявлялось во всем, но в ту минуту, когда она узнала правду, ее любовь преобразилась и превратилась в ненависть к Сигурду («Сага о Вёльсунгах»).
В современной жизни трагедия любви заключается в том, что чья-то страсть осталась безответной; Брюнхильд же погибает оттого, что не может быть с тем, с кем обменялась клятвами верности. Передать чувства Брюнхильд современными словами невозможно, поскольку слова выражают лишь то, что существует. Абстрактные понятия, такие как любовь и дружба в понимании древних, передать современным языком практически невозможно.
Дружба, в древнем смысле этого слова, подразумевала холодный расчет и безраздельную преданность, а самооценка и самозабвение росли в одинаковой пропорции; дружба поддерживалась вовсе не привязанностью друг к другу, наоборот, узы дружбы способствовали усилению привязанности и ее сохранению. Радость дружбы заключалась в приятных разговорах, когда ум сливался с умом; тем не менее главным условием доверия было полное подчинение, которое, по нашим представлениям, вытекает из духовного взаимодействия. Из «Саги о названых братьях» – Торгейре и Тормоде – мы узнаем о дружбе, способной преодолеть размолвку и саму смерть. Когда Торгейр был убит, его убийца бежал в Гренландию; Тормод, дружинник и скальд Олава Святого, отправился за ним. За ним гонялись, как за диким зверем, он прятался в прибережных пещерах и на каменистых островках в море, обменивался одеждой с бродягой, получил множество ран в стычках с недругами, но вернулся домой с секирой, за которой числилось пять убитых – так он отомстил за своего друга. Тем не менее речь идет не о самопожертвовании, а о чести. Дружба – это воля, но такая воля, которая рождается в подсознании, презирая склонность или отсутствие склонности, которые диктуются моментом.
Преданность воина – одна из самых древних и прочнее всего укрепившихся добродетелей германского характера. Цивилизованный римлянин в изумлении смотрел на дружину вождя, которая сражалась до тех пор, пока сражался он сам, и добровольно разделяла с ним его плен. Для консервативного римского ума чистосердечная преданность варварских воинов была великолепным примером верности своему долгу. Тацит понимал, что эта верность была безграничной, и не мог подобрать для ее описания иных слов, кроме тех, что характеризовали преданность своему долгу; но тот, кто сам испытал радость боя, вряд ли думал, что энтузиазм, поддерживавший волю людей, порождается чувством долга. В истории сотня лет иногда проходит как один день, и чувства людей вряд ли сильно изменились по сравнению с чувствами поколений, которые сотрясали Европу в первые годы нашей эры.
В поэме «Хелианд» («Спаситель») святой Фома утверждает: «Человеку доставляет удовольствие быть верным своему господину, и он с готовностью умрет за него. Так и мы все: следуй за ним, считай, что твоя жизнь ничего не стоит, и умри вместе с королем на чужбине». И снова: промежуток времени, отделяющий автора «Хелианда» от Халльфреда Трудного Скальда, для духовной истории – пустяк, поскольку века в Германии и на Севере проходили по-разному. Для Халльфреда гибель короля Олава стала самым большим горем:
Речем же о кончине!
Час пришел печальный.
Мертв – как мне то молвить? —
Мощный вождь полнощный.
Многим в зло из блага
Людям смерть та стала.
Смутен мир от скорби
По сыне Трюггви ныне
[96].
Поминальная драпа вызвала у большинства слушателей сочувствие. Даже его противник Грис, скучный приземленный человек, понимал горе Халльфреда, поскольку сам служил конунгам. Сага рассказывает нам, что в тот день, когда эти два человека собирались разрешить свои противоречия поединком, пришла весть о смерти Олава; Халльфред был словно громом поражен и свалился в постель. Когда Грис услышал презрительные слова в адрес Халльфреда, он сказал: «Нет-нет, не надо так говорить; мне самому никогда не удавалось добиться такой чести на службе у короля Гардарики (Руси), какой добился Халльфред у Олава, и я никогда так не горевал, когда умирали вожди, которым я служил».
