На взгляд Жюльена, эта интрига имела куда больше значения, чем описание битвы под Фонтенуа
{59} — название, которое впервые попалось ему в одной из книг, присланных Фуке. Немало было на свете вещей, которые удивляли Жюльена вот уже целых пять лет, с тех самых пор, как он стал ходить по вечерам заниматься к кюре. Но так как скромность и смирение — первые качества юноши, посвятившего себя изучению богословия, то он не считал возможным задавать ему какие-либо вопросы.
Как-то раз г-жа де Реналь отдала какое-то распоряжение лакею своего мужа, тому самому, который ненавидел Жюльена.
— Но ведь нынче у нас пятница, сударыня, последняя в этом месяце, — ответил ей тот многозначительным тоном.
— Ну хорошо, ступайте, — сказала г-жа де Реналь.
— Так, значит, он отправится сегодня на этот сенной склад: ведь там когда-то была церковь, и недавно её снова открыли, — сказал Жюльен. — А что же они там делают? Вот тайна, которую я никак не могу разгадать.
— Это какое-то весьма душеспасительное, но совершенно особенное учреждение, — отвечала г-жа де Реналь. — Женщин туда не пускают. Я знаю только, что они все там друг с другом на ты. Ну, вот, например, если этот наш лакей встретится там с господином Вально, то этот спесивый глупец нисколько не рассердится, если Сен-Жан скажет ему «ты», и ответит ему так же. Если же вам хочется узнать поподробнее, что они там делают, я могу как-нибудь при случае расспросить об этом Можирона и Вально. Мы вносим туда по двадцать франков за каждого слугу, — должно быть, затем, чтобы они нас в один прекрасный день не прирезали, если опять наступит террор девяносто третьего года.
Время летело незаметно. Когда Жюльена одолевали приступы мрачного честолюбия, он вспоминал о прелестях своей возлюбленной и успокаивался. Вынужденный воздерживаться от всяких скучных, глубокомысленных разговоров, поскольку он и она принадлежали к двум враждебным лагерям, Жюльен, сам того не замечая, сильнее ощущал счастье, которое она ему давала, и всё больше подпадал под её власть.
Когда им иной раз в присутствии детей, которые теперь уже стали чересчур смышлёными, приходилось держаться в рамках рассудительной, спокойной беседы, Жюльен, устремив на неё пламенный, любящий взор, выслушивал с удивительной покорностью её рассказы о том, как устроен свет. Случалось, что, рассказывая о каком-нибудь искусном мошенничестве, связанном с прокладкой дороги или крупным подрядом, г-жа де Реналь, глядя на изумлённое лицо Жюльена, вдруг забывалась, и Жюльену приходилось её удерживать, так как она в рассеянности обращалась с ним так же запросто и непринуждённо, как со своими детьми. И действительно, бывали минуты, когда ей казалось, что она любит его, как своё дитя. Да и в самом деле, разве ей не приходилось беспрестанно отвечать на его наивные вопросы о самых простых вещах, которые мальчик из хорошей семьи уже отлично знает в пятнадцать лет? Но мгновение спустя она уже опять смотрела на него с восхищением, как на своего властелина. Его ум иной раз так поражал её, что ей становилось страшно; с каждым днём она всё сильнее убеждалась в том, что этому юному аббату предстоит совершить великие дела. То она представляла его себе чуть ли не папой, то первым министром вроде Ришелье.
— Доживу ли я до того времени, когда ты прославишься? — говорила она Жюльену. — Большому человеку сейчас открыта дорога: и король и церковь нуждаются в великих людях; ведь только об этом изо дня в день и толкуют у нас в салонах. А если не появится какой-нибудь человек вроде Ришелье и не укротит эту бурю всяческих разногласий и распрей, не миновать катастрофы.
XVIII. Король в Верьере
Или вы годны на то лишь, чтобы выкинуть вас, словно падаль, — народ, души лишённый, у коего кровь в жилах остановилась.
Проповедь епископа в часовне св. Климента
Третьего сентября, в десять часов вечера, по главной улице Верьера галопом проскакал жандарм и перебудил весь город. Он привёз известие, что его величество король *** «соизволит прибыть в воскресенье», — а дело происходило во вторник. Господин префект разрешил, иначе говоря, распорядился произвести отбор среди молодых людей для почётного караула; надо было позаботиться о том, чтобы всё было обставлено как нельзя более торжественно и пышно. Тут же полетела эстафета в Вержи. Г-н де Реналь прискакал ночью и застал весь город в смятении. Всякий совался со своими предложениями; те, у кого не было особых забот, торопились поскорее снять балкон, чтобы поглазеть на въезд короля.
Но кого же назначить начальником почётного караула? Г-н де Реналь тотчас же сообразил, что для пользы домов, подлежащих сносу, весьма важно, чтобы командование было поручено не кому иному, как г-ну де Муаро. Это стало бы для него чем-то вроде грамоты, дающей право занять место старшего помощника. Никаких сомнений относительно благочестия г-на де Муаро быть не могло; поистине оно было непревзойдённым, но вот беда — он никогда в жизни не сидел в седле. Это был тридцатишестилетний господин в высшей степени робкого нрава, который одинаково боялся и свалиться с лошади, и оказаться в смешном положении.
Мэр вызвал его к себе в пять часов утра.
— Вы можете видеть, сударь, что я прибегаю к вам за советом, как если бы вы уже занимали тот пост, на котором вас жаждут видеть все честные люди. В нашем несчастном городе процветают фабрики, либеральная партия ворочает миллионами, она стремится забрать власть в свои руки и добивается этого любыми средствами. Подумаем об интересах короля, об интересах монархии и прежде всего об интересах нашей святой церкви. Скажите мне ваше мнение, сударь: как вы полагаете, кому могли бы мы поручить командование почётным караулом?
Несмотря на неописуемый страх перед лошадьми, г-н де Муаро в конце концов решился принять на себя это почётное звание, словно мученический венец.
— Я сумею держаться достойным образом, — сказал он мэру.
Времени оставалось в обрез, а надо было ещё успеть привести в порядок форменные мундиры, в которых семь лет назад встречали в Верьере какого-то принца крови.
В семь часов утра из Вержи приехала г-жа де Реналь с детьми и Жюльеном. Салон её уже осаждали жёны либералов; ссылаясь на то, что сейчас надо показать полное единение партий, они умоляли её замолвить словечко перед супругом и убедить его оставить для их мужей хотя бы одно место в почётном карауле. Одна из них уверяла, что, если её мужа не выберут, он с горя непременно объявит себя банкротом. Г-жа де Реналь быстро выпроводила всех. Она казалась чем-то сильно озабоченной.
Жюльен очень удивлялся, а ещё того больше сердился, что она скрывает от него причину своего волнения. «Я так и думал, — говорил он себе с горечью. — Всю её любовь затмило теперь великое счастье принимать у себя короля. Она просто в себя прийти не может от всей этой кутерьмы. Когда эти кастовые бредни перестанут ей кружить голову, тогда она меня снова будет любить».
