Госпожу де Реналь одолевали страшные мысли. Несмотря на все свои благие намерения, она не утерпела и рассказала Жюльену всю историю с торгами. «Я, кажется, готова ради него нарушить все мои клятвы», — думала она.
Она, не задумываясь, пожертвовала бы жизнью, чтобы спасти мужа, если бы жизнь его была в опасности. Это была такая благородная и романтическая натура, для которой видеть возможность великодушного поступка и не совершить его является источником столь тяжких угрызений совести, как если бы она уже была повинна в преступлении. И, однако, у неё иногда бывали такие страшные дни, когда она не могла отделаться от мысли о том, какое это было бы счастье, если бы она вдруг овдовела и могла выйти замуж за Жюльена.
Он любил её сыновей гораздо больше, чем их любил отец, и они, несмотря на всю его строгость, обожали его. Она прекрасно понимала, что, если бы она стала женой Жюльена, ей пришлось бы покинуть Вержи, где ей было дорого каждое деревцо. Она представляла себе, как бы она жила в Париже, как сыновья её продолжали бы там учиться и получили бы такое образование, что все кругом восхищались бы ими. Дети её, она сама, Жюльен — все они были бы так счастливы!
Странное действие брака, каким сделал его XIX век! Скука супружеской жизни наверняка убивает любовь, если она и была до брака, и при этом, говорит некий философ, супруги, достаточно богатые, чтобы не работать, очень скоро не знают, куда деваться от скуки, до того надоедают им мирные семейные радости. А среди женщин только очень сухие натуры не начинают в браке мечтать о любви.
Философское рассуждение заставляет меня простить г-жу де Реналь, но в Верьере ей не прощали. Напротив того, весь город, хотя она и не подозревала об этом, только и занимался, что скандальной историей её любовных похождений. Благодаря этому скандалу там осенью было даже не так скучно, как всегда.
Осень и часть зимы пролетели очень быстро. Пришла пора расстаться с вержийскими лесами. Светское общество в Верьере начинало мало-помалу возмущаться, видя, какое слабое впечатление производят все его анафемы на г-на де Реналя. Не прошло и недели, как некие важные особы, которые, желая вознаградить себя за свою обычную серьёзность, с радостью оказывали подобного рода услуги, постарались внушить ему самые тяжкие подозрения, однако сделав это как нельзя более осторожно.
Господин Вально, который вёл свою игру потихоньку, пристроил Элизу в одно весьма почтенное, благородное семейство, где было пять женщин. Элиза, опасаясь, как она говорила, не найти себе места зимой, согласилась поступить в эту семью на две трети жалованья, которое она получала у господина мэра. Затем эта девица сама по себе возымела блестящую мысль: пойти исповедаться и к прежнему кюре, господину Шелану, и к новому, чтобы со всеми подробностями рассказать тому и другому историю любовных похождений Жюльена.
На другой же день после приезда семьи мэра, в шесть часов утра, аббат Шелан прислал за Жюльеном.
— Я ни о чём не собираюсь вас спрашивать, — сказал он ему, — и прошу вас — а если этого мало, приказываю — ничего мне не говорить, но я требую, чтобы вы в трёхдневный срок отправились либо в Безансонскую семинарию, либо на житьё к вашему другу Фуке, который по-прежнему готов прекрасно вас устроить. Я всё предусмотрел, обо всём позаботился, но вы должны уехать и не показываться в Верьере по крайней мере в течение года.
Жюльен ничего не отвечал. Он размышлял, не следует ли ему, для сохранения собственного достоинства, оскорбиться этой заботливостью, которую проявляет о нём господин Шелан, — ведь не отец же он ему в конце концов.
— Завтра в это же время я буду иметь честь явиться к вам ещё раз, — ответил он наконец старому кюре.
Господин Шелан, который полагал, что своим авторитетом он, безусловно, заставит подчиниться этого юнца, говорил долго. Жюльен, изобразив на своём лице самое глубокое смирение, почтительно стоял перед ним, не раскрывая рта.
Наконец его отпустили, и он бросился к г-же де Реналь рассказать ей всё, но застал её в глубоком отчаянии. Её муж только что говорил с нею довольно откровенно. Его нерешительный характер и надежды на наследство из Безансона, которые ещё усиливали его нерешительность, склонили его твёрдо держаться того мнения, что жена его совершенно невинна. Он пришёл поделиться с ней неожиданным открытием: как странно, оказывается, настроено сейчас общественное мнение в Верьере. Разумеется, люди не правы, всё это происки завистников, но в конце концов что же делать?
На минуту г-жа де Реналь попыталась утешить себя мыслью, что Жюльен может принять предложение г-на Вально и остаться в Верьере. Но теперь это уже была не та робкая, простодушная женщина, какою она была в прошлом году: злосчастная страсть и муки раскаяния вразумили её. Слушая мужа, она с болью в душе убеждалась, что разлука, хотя бы временная, неизбежна. «Вдали от меня Жюльен снова отдастся своим честолюбивым мечтам, и это так естественно, когда у человека нет ни гроша за душой. А я! Боже мой! Я так богата — и это ничем, ничем не может помочь моему счастью. Он меня забудет. Такой обаятельный юноша! Конечно, его будут любить, полюбит и он. Ах я, несчастная!.. А на что жаловаться? Бог справедлив: ведь я даже и не пыталась перестать грешить; в наказание он отнял у меня разум. Мне надо было только подкупить Элизу, привлечь её на свою сторону, уж, кажется, чего проще! А я даже не дала себе труда подумать об этом. Только и бредила любовью. И вот теперь всё пропало».
Одно глубоко поразило Жюльена: когда он сообщил г-же де Реналь ужасную новость о том, что ему придётся уехать, он не услышал от неё никаких эгоистических возражений. Видно было только, что она едва удерживается от слёз.
— Друг мой, нам с вами нужна твёрдость. — Она отрезала для него на память прядь своих волос. — Не знаю, что со мною будет, — сказала она, — но только, если я умру, обещай мне, что ты никогда не покинешь моих детей. Близко ли ты будешь от них, далеко ли, постарайся сделать из них честных людей. Если опять будет революция, всю знать перережут, а их отцу, вероятно, придётся эмигрировать — из-за того крестьянина, которого тогда убили на крыше. Не забудь о моих сыновьях... Дай мне руку. Прощай, милый! Это наши с тобой последние минуты. Когда эта страшная жертва уже будет принесена, я надеюсь, что на людях у меня хватит мужества подумать о моём добром имени.
Жюльен ожидал взрыва отчаяния. Эти простые прощальные слова глубоко растрогали его.
— Нет, нет, я не хочу так прощаться! Я уеду, они все этого хотят, да и вы сами. Но через три дня я вернусь к вам ночью.
Всё мигом преобразилось для г-жи де Реналь. Значит, Жюльен действительно любит её, если ему самому пришло в голову увидеться с нею ещё раз! Все её страдания сразу исчезли, и её охватило чувство невыразимой радости. Всё стало так легко. Уверенность, что она ещё раз увидит своего милого, заслонила собою всё, что было мучительного в эти последние минуты. С этого мгновения вся осанка и выражение лица г-жи де Реналь исполнились какого-то особенного благородства, решимости и необыкновенного достоинства.
Вскоре явился г-н де Реналь; он был вне себя. И тут-то он наконец выложил жене всё про это анонимное письмо, полученное им два месяца назад.
