Госпожа де Ла-Моль, несмотря на свой весьма сдержанный характер, иногда насмехалась над Жюльеном. Всё непроизвольное, порождённое чувствительностью, внушает ужас знатным дамам — это антипод благопристойности. Маркиз два-три раза заступался за Жюльена: «Если он смешон в вашей гостиной, он преуспевает за своим письменным столом...» Жюльен, с своей стороны, считал, что он проник в тайну маркизы. Она становилась благосклонной и проявляла интерес ко всему, едва только лакей произносил имя барона де Ла-Жумата. Это было до крайности холодное существо с бесстрастной физиономией. Барон был невысок ростом, худ, безобразен, превосходно одет, постоянно бывал при дворе и обладал даром ни о чём ничего не говорить. Таков был его образ мыслей. Г-жа де Ла-Моль впервые за всю свою жизнь почувствовала бы себя истинно счастливой, если бы ей удалось сделать его супругом своей дочери.
VI. Оттенки произношения
Их высокое назначение — невозмутимо обсуждать мелкие происшествия повседневной жизни народов. Им надлежит предотвращать своею мудростью великую ярость гнева, вспыхивающего из-за ничтожных причин или из-за каких-либо событий, которые в устах молвы искажаются до неузнаваемости.
Граций
{136}
Для приезжего, только что высадившегося на сушу, да который ещё к тому же из гордости не позволял себе никогда задавать вопросов, Жюльен не натворил никаких чрезмерных глупостей. Однажды неожиданный ливень загнал его в кафе на улице Сент-Оноре, где какой-то рослый человек в толстом суконном сюртуке, изумлённый его угрюмым взором, глянул на него, в свою очередь, совсем так же, как некогда в Безансоне возлюбленный красотки Аманды.
Жюльен столько раз упрекал себя за то, что оставил безнаказанным то первое оскорбление, что теперь не мог стерпеть этого взгляда. Он потребовал объяснений. Человек в сюртуке разразился в ответ площадной бранью; все, кто был в кафе, окружили их, прохожие останавливались у дверей. Жюльен, как провинциал, из предосторожности постоянно носил с собой маленькие пистолеты; рука его судорожно сжимала их в кармане. Однако он благоразумно сдержался и ограничился тем, что ежеминутно повторял своему противнику:
— Ваш адрес, милостивый государь. Я презираю вас.
Упорство, с каким он повторял эти семь слов, наконец, подействовало на толпу.
— А в самом деле! Пусть тот, который так разорался, даст ему свой адрес.
Человек в сюртуке, слыша этот неоднократно повторённый настойчивый возглас, швырнул в лицо Жюльену с полдюжины визитных карточек. К счастью, ни одна не задела его лица; Жюльен дал себе слово не браться за пистолеты, пока его не тронут. Противник удалился, но несколько раз оборачивался на ходу, грозя Жюльену кулаками и осыпая его бранью.
Жюльен весь обливался потом. «Так, значит, любое ничтожество может до такой степени взволновать меня! — в бешенстве воскликнул он про себя. — Как же убить в себе эту унизительную чувствительность?»
Если бы он только мог, он тут же вызвал бы его на дуэль. Его останавливало лишь одно: как найти секунданта в этом необъятном Париже? У него не было никаких друзей. Он завязал кой-какие знакомства, но все его знакомые, один за другим, спустя несколько недель как-то отдалялись от него. «Я не располагаю к общительности, — думал он, — и вот как жестоко я за это наказан». Наконец ему пришло в голову разыскать некоего отставного лейтенанта 96-го полка Льевена, бедного малого, с которым они иногда упражнялись на рапирах. Жюльен откровенно рассказал ему всё.
— Я готов быть вашим секундантом, — сказал Льевен, — но только с одним условием: если вы не раните вашего обидчика, вы тут же будете биться со мной, не сходя с места.
— Согласен! — воскликнул восхищённый Жюльен.
И они отправились разыскивать г-на Ш. де Бовуази куда-то в самую глубь Сен-Жерменского предместья, по адресу, напечатанному на визитных карточках.
Было семь часов утра. Когда они, уже войдя в дом, велели доложить о себе, Жюльену вдруг пришло в голову, что это, может быть, тот самый молодой родственник г-жи де Реналь, который был когда-то атташе при посольстве, то ли римском, то ли неаполитанском, и который дал рекомендательное письмо синьору Джеронимо.
Жюльен передал важному лакею одну из визитных карточек, брошенных ему накануне, приложив к ней свою.
Их заставили ждать, его и его секунданта, добрых три четверти часа; наконец провели в апартаменты, обставленные с исключительным изяществом. Там их встретил высокий молодой человек, разодетый как кукла; черты его лица являли совершенство и невыразительность истинно греческой красоты. Его необычайно узкая голова была увенчана пирамидой прекрасных белокурых волос. Они были завиты с невероятной тщательностью: ни один волосок не отделялся от другого. «Вот из-за этой-то завивки, — подумал лейтенант 96-го, — проклятый фат и заставил нас дожидаться». Пёстрый шлафрок, утренние панталоны — всё, вплоть до вышитых туфель, было безупречно и свидетельствовало об исключительном тщании хозяина. Его благородная и совершенно пустая физиономия отражала мысли весьма пристойные и возникающие редко: идеал дипломата по образцу Меттерниха.
Лейтенант 96-го полка растолковал Жюльену, что заставлять так долго дожидаться после того, как ты швыряешь человеку визитную карточку в лицо, — это ещё новое оскорбление, и Жюльен вошёл к г-ну де Бовуази с весьма решительным видом. У него было намерение держать себя вызывающе, но в то же время ему хотелось соблюсти хороший тон.
Однако он был до того поражён мягкими манерами г-на де Бовуази, его сдержанным и вместе с тем важным и самодовольным видом, бесподобным изяществом окружающей обстановки, что у него сразу пропало желание быть дерзким. Это был не тот человек, с которым он имел дело накануне. Он был так удивлён, увидав перед собой вместо вчерашнего грубияна, которого рассчитывал встретить, столь элегантную особу, что не мог выговорить ни слова. Он молча протянул ему одну из карточек, которые ему швырнули вчера.
— Это действительно моё имя, — сказал молодой дипломат, которому чёрный костюм Жюльена в столь ранний час не внушал особенного уважения. — Но я, право, не понимаю, клянусь честью...
Какой-то особый оттенок, с которым он произнёс эти последние слова, рассердил Жюльена.
— Я пришёл, чтобы драться с вами, сударь!
И он коротко изложил ему всю историю.
Господин Шарль де Бовуази после зрелого размышления в общем остался удовлетворён покроем чёрного костюма Жюльена. «Это от Штауба
{137} , совершенно ясно, — говорил он себе, слушая его рассказ. — Жилет выбран с большим вкусом, и ботинки недурны, но, с другой стороны, чёрный костюм с раннего утра! Ах да, это чтобы не быть мишенью для пули!» — наконец догадался кавалер де Бовуази.
