Два аспекта обычного права в колониальной Средней Азии следует рассмотреть дополнительно. Во-первых, по всей видимости, казахские арбитры (бии) не задумывались, что они работают в судах, созданных российскими колонизаторами, и отправляют правосудие в соответствии с системой, которую мы сегодня называем колониальным «изобретением». Возможно, они не считали важными сведения, которые записывали в судебные регистры, и лишь старались угодить российской администрации. Однако более вероятным представляется, что арбитров вполне устраивал новый институциональный порядок, установленный в судах обычного права; бии были убеждены, что действуют в рамках нормативной системы ‘адат. Вероятно, казахские судьи с одобрением относились к народным судам как институциональному нововведению, так как оно шло на пользу их личным интересам. Клиентура новых судов обычного права представляла собой источник дохода и значительно увеличивала власть биев. При этом некоторые казахи, по всей видимости, рассматривали обычное право не как колониальное изобретение, а как проявление собственной правовой культуры.
Во-вторых, что более важно, бии, выносившие судебные решения в определенном мусульманском сообществе по обычному праву, при необходимости могли поменять юридическое обличье, предстать в роли казия и вынести приговор по шариату
[298]. Этот любопытный феномен мы наблюдаем в различных областях русского Туркестана
[299]. Он обусловлен тем, что присоединение региона к Российской империи привело к «исламскому возрождению», которое проявилось в распространении институтов исламского высшего образования (медресе), где студенты изучали и практиковали шариат. В результате при российском правлении наряду с процессуальными изменениями мы встречаем значительное количество исламских формулировок как в документах судов по адату, так и в документах шариатских судов
[300].
Из обоих описанных аспектов следует, что российский империализм в Средней Азии повлиял на значение, приписываемое обычаю жителями региона, и в конце концов изменил их правосознание.
Выводы
Подданные хана подавали жалобы в ханский дворец по множеству причин. По широко распространенному мнению, судебные инстанции Бухары, Хивы и Коканда имели бóльшую силу, чем суды местных чиновников – казиев; одобрение приговора ханским судом гарантировало его исполнение. Среднеазиатские, в особенности хорезмские, источники начала XX века свидетельствуют о том, что казии даже не обладали властью вызывать в суд тяжущиеся стороны. Это демонстрирует следующая запись, из которой видно, что ответчик применил силу против служителя суда:
Мулла Мухаммад Панах, муж Биби-Бики, сестры Муллы Джум‘а-Нияза из Хивы, открыл ее [жены] сундук ключом и украл кожаные кавуши и дорогую одежду. Кроме того, он побил вышеупомянутую Биби-Бику безо всякой на то причины и причинил ей страдания. Поэтому кази ишан назначил Муллу Саида Мухаммада доверенным представителем [ясавул] и послал его [на место преступления]. [Мулла Мухаммад Панах] и его побил и оскорбил. Поэтому упомянутый [Мулла Джум‘а-Нияз] имеет претензию к Мулле Мухаммаду Панаху. Пусть они явятся в ханский суд Его Величества – да продлится его царствование вовек – вместе со служителем, Рахманом Бирганом Баджбаном, охранником [навкар] Мухаммада Я‘куб-бая ясавулбаши, и разрешат дело. Они должны заплатить служителю по два таньга за каждый фарсах. Данное распоряжение было записано 6 числа месяца раби‘у ас-сани 1336 года [19.01.1918]
[301].
Отправляясь в суд правителя, тяжущиеся стороны совершали значительные финансовые вложения. Причиной, по которой люди были готовы на большие траты, могло стать нежелание ввязываться в борьбу за власть на местах, стремление привлечь максимальное внимание публики к разбирательству для восстановления собственной репутации
[302] или желание избежать вмешательства местных чиновников, не вызывающих доверия. Согласно нашим источникам, местные подданные имели право требовать передачи дела на рассмотрение в Хиву, даже если до этого уже проводились слушания у хакима или в казийском суде
[303]. Таким образом, право живущих на периферии подданных обратиться с жалобой в ханский дворец представляло собой часть «культуры правосудия».
В Средней Азии XIX века, как и везде в мусульманском мире, большинство дел разбиралось и разрешалось неформальным образом. Мое утверждение о том, что ханский дворец играл первостепенную роль в урегулировании споров, справедливо лишь для малой части конфликтов между жителями деревень и провинций, находящихся вдали от центров власти. В удаленных от столиц местах в разрешении тяжб регулярно участвовали уважаемые члены местного сообщества и старшины. Распространенные в Средней Азии документы об освобождении от обязательств и достижении мирного решения, оформляемые казиями, по всей видимости, свидетельствуют о неформальном разрешении конфликтов без вмешательства государственного представителя. Неформальные договоренности были неотъемлемой частью местной правовой «системы». Тем не менее данное наблюдение не противоречит утверждению, что отношения власти между государственными чиновниками оказывали влияние на практику исламского права. Мусульмане не обращались к простым судьям, пока не получали указание от хакима или ханского суда
[304]. Местному населению было известно, что казии в основном выступают в качестве нотариусов и советников по юридическим вопросам, а вынесенные ими приговоры фактически являются итогом судебных процессов, проведенных по приказанию хакима или ханского дворца.
Вне всякого сомнения, среднеазиатские правители уделяли внимание бытовым спорам подданных, при этом не придерживаясь устоявшихся судебных практик, которым строго следовали в других регионах мусульманского мира. Причиной этому является то, что обращение в ханский суд (‘арз) было способом разрядить напряженную социальную обстановку. Кроме того, что более важно, центральные власти получали таким образом возможность регулярно отслеживать местные настроения и вовремя подстраиваться под меняющиеся социальные обстоятельства.
