Рассматривая организованную для мусульман систему прошений, мы должны учитывать, что колониальные чиновники были мало озабочены проверкой содержания прошений на истинность и готовы были поверить любому, кто обвинял народных судей в злоупотреблении служебным положением. Это было полной противоположностью отношения ханских дворцов к просителям; мошенничество и клевета в эпоху ханов были наказуемы. Чтобы в полной мере оценить полярность этих отношений, обратимся к тем областям Средней Азии, где колониальные административные механизмы находились в тесном взаимодействии с более старой ханской системой. Одной из таких местностей был Хорезм. После осады Хивы в 1873 году между Российской империей и династией Кунгратов был заключен мирный договор, по которому Хорезм разделялся на две административно-политических области. Граница между ними проходила по реке Амударья. На правом берегу теперь располагался Амударьинский отдел, ставший частью Туркестанского генерал-губернаторства, а левый берег остался под контролем хана, сохранив политическую независимость при формальном режиме протектората.
Новое административное деление Хорезма не создавало препятствий для движения товаров и людей через Амударью, а законодательные и налоговые нововведения Амударьинского отдела позволили сохранить нетронутой социальную структуру региона. Одно из новых постановлений регулировало разрешение конфликтов между людьми, живущими по разные стороны реки. Согласно этому постановлению, иски, поданные против жителей Хивинского ханства в Петроалександровске – административном центре Амударьинского отдела, – должны были передаваться на рассмотрение в правительство Кунгратов. Другими словами, если житель Амударьинского отдела подавал жалобу в городское управление в Петроалександровске, то русский чиновник был обязан перевести эту петицию с русского на чагатайский и перенаправить ее хивинскому хану. Данное постановление послужило предпосылкой для целого ряда административных событий в протекторате. Хан при работе с судебными делами руководствовался территориальным принципом и в зависимости от места жительства ответчика передавал документы одному из провинциальных хакимов, который, в свою очередь, подключал к делу других членов администрации: глав сообществ, вождей племен, деревенских старейшин и т. д. Именно они уже проводили расследование в отношении подданных ханства и докладывали об этом хакиму, который впоследствии отчитывался перед ханом, а хан отправлял ответ петроалександровскому чиновнику. Данный бюрократический механизм представляет для нас большой интерес. В процессе его работы было произведено множество документов, демонстрирующих реакцию Кунгратов на изменения, произошедшие в восприятии мусульманами законности при российском протекторате.
Одним из побочных эффектов описанного бюрократического механизма было то, что русские чиновники получали все большее количество судебных исков, которые, как позже устанавливал ханский дворец, были поданы по злому умыслу. Еще в ранний период после передела Хорезма, всего через 12 лет после Хивинского похода, Мухаммад Рахим-хан II предупреждал Амударьинский отдел, что мусульмане подают лживые прошения (йалган ‘арзлар). Хан говорил, что кунгратские власти затрудняются проводить слушания по таким делам, поскольку просители неуважительно относятся к решениям казиев, не приходят в суд и даже клевещут на казиев и хакимов
[407]. По всей видимости, русские власти не предприняли никаких ответных мер в отношении данного правового феномена, попросту сочтя предупреждение хана излишним. В переписке между должностными лицами с разных берегов Амударьи встречаются случаи, когда хивинские власти с долей иронии сообщали колонизаторам, что те, выслушивая обманщиков, придают лживым и злонамеренным обвинениям некоторый, пусть и незначительный вес. Это наиболее явно прослеживается в делах, касающихся мусульманского семейного права. К примеру, один казах из Красноводска пожаловался в суд на хивинского подданного, заявив, что тот увел у него жену с двумя детьми. Расследование, проведенное в Хиве, показало, что женщина давно получила от истца развод; кроме того, в действительности пара не имела детей
[408]. Другой казах обратился к имперским властям, требуя помощи в возмещении брачного выкупа за казашку, которая жила на территории протектората и на которой он так и не женился. В результате расследования была выявлена другая предыстория: за семь лет до подачи иска женщина заключила помолвку с другим мужчиной в присутствии нескольких свидетелей и к моменту разбирательства уже два года как была за ним замужем. Соответственно, хивинские власти постановили, что иск имел характер клеветы (бухтан ва йалган)
[409]. Рассмотрим еще один случай: казах пришел к русскому чиновнику в Петроалександровске с жалобой на похищение дочери. Истец утверждал, что похититель был хивинским подданным. В ходе расследования удалось доказать, что подозреваемый действительно похитил девушку и увез ее в город Чимбай, где заключил с ней законный брак в присутствии казия, при свидетельстве собрания высокопоставленных людей, с согласия родителей девушки, в том числе самого истца! Помимо этого, у пары была двухлетняя дочь. И снова хивинские власти заключили, что иск был заведомо ложным (бухтан)
[410].
Возникает вопрос, имел ли термин «клевета», который многократно встречается в бюрократическом языке кунгратской династии, какой-либо практический смысл для участников дела. Существует значительное различие между признанием недействительности иска и объявлением его клеветническим и оскорбительным. Так, в местах применения шариата и в исламских юридических документах мы действительно встречаем категорию «недействительности» (фасид ва батиль). Хивинской бюрократии эта категория была также известна; в местных документах арабский правовой термин «фасид ва батиль» заменили такие эквиваленты, как бикар
[411] и на-раст
[412]. Примеры подобных бюрократических записей найти нетрудно. Например, в одном инструктивном письме (фатак) хивинский ханский дворец отдает приказ служителю суда и его помощнику привести обе стороны в ханский суд для разрешения спора. На обратной стороне указано, что через девять дней после получения письма истец признался на судебном слушании в хивинском дворце, что его жалоба была безосновательна (да‘вамни бушка куйдум диб икрар)
[413].
