К середине мая 1891 года городской начальник набрал достаточно улик, чтобы утверждать, что адресованные российским чиновникам прошения Садык-джана были мотивированы злым умыслом и подлежат аннулированию. Именно в это время, когда у Садык-джана уже не оставалось надежды убедить колониальные власти провести слушание, вмешалась дочь Байбабы и двоюродная сестра Садык-джана, Майрам-Биби, и подала туркестанскому генерал-губернатору прошение. Данное прошение было частью масштабного заговора против казия, так что нам важны и время подачи, и содержащиеся в нем утверждения. Итак, 7 июня Майрам-Биби писала:
Родной мой отец Бай-баба Турабаев назад тому 10 лет помер, оставив после себя имущество, состоящее из пяти лавок в сибзарской части и одной лавки в Кукчинской части, деньгами 110 руб. и кроме того разного имущества на 300 руб. Всему вышеизложенному имуществу я прихожусь прямой наследницей, но между тем наследство не могу получить до сего времени, по той причине, что будто бы Казий сибзарской части Мухитдин при смерти отца моего составил документ, что имущество отец мой завещал в вакуф, который документ я считаю вымышленным в силу того, что при совершении документа Казием, отец мой находился ни в своей памяти и не в здравом уме, а находился совершенно на одре смертном, чему у меня имеются свидетели. Жители одной со мною части [перечисляются имена], если понадобится могу представить многих других. Казий Мухитдин в течении 7 лет собирал доход с лавок и куда оный он употреблял – я не знаю <…> по заступлению Казия Мухитдина на должность, этот <…> собирал доход с моего имущества в свою пользу. Докладывая о сем Вашему Высокопревосходительству, имею честь покорнейше просить назначить по этому делу дознание и переданное мне по наследству имущество немедленно вернуть мне и взыскать с казия за 7 лет полученной арендной платы с моего имущества – 840 руб; Казия привлечь к уголовной ответственности по общим русским законам
[438].
И снова Путинцеву, скромному чиновнику в самом низу лестницы колониального управления, было поручено разобраться с прошением
[439]. Вот к каким выводам он пришел:
Изложенная в прошении Майрам-биби Турабаевой жалоба есть повторение без всяких изменений жалобы ее двоюродного брата Садык-джана. <…> Означенный туземец домогается назначения его мутаваллием вакуфа, оставленного умершим Байбаба Турабаевым в пользу двух мечетей махалли Максы-дуз Сибзарской части. Между тем прав на это назначение, по содержанию вакуф-наме, Садык-джан никаких не имеет. <…> по настоящему прошению Майрам биби не представляется возможным доставить каких-либо новых сведений о вакуфе Байбаба Турабаева, не заключающихся в представленном уже по этому делу дознанию Садык-джана <…> не добившись успеха. Подавая несколько прошений от своего имени, очевидно, прибегает теперь к уловкам, выставляя в лице двоюродной сестры своей Майрам биби Турабаевой новую претендентку к пожертвованному в вакуф имуществу, состоящему из 6-ти лавок на азиатском базаре
[440].
Здесь Путинцев утверждает следующее: Садык-джан, осознав, что его прошения всерьез рассматриваться не будут, убедил подать прошение свою двоюродную сестру. Путинцев посоветовал своему начальству игнорировать и это прошение, однако и в этом случае он, по мнению вышестоящих, слишком поспешно высказал свое мнение по вопросу. Высшие чины не поддержали городского начальника, посчитав, что он проявляет солидарность с Мухитдином Ходжой и поступает против интересов начальства; а как мы увидим в главе 5 на примере дел об опеке, возражение начальству могло привести к пагубным последствиям.
Путинцев также проигнорировал тот факт, что Майрам-Биби внезапно заявила о том, что ее отец в момент формального учреждения вакфа был в невменяемом состоянии. Дело в том, что прошение, хотя и было составлено на русском языке, опиралось на исламский правовой аргумент. Перед подачей прошения колониальным властям Майрам-Биби получила от муфтиев фетву, согласно которой лавки нельзя считать вакфной собственностью, так как Байбаба был смертельно болен (мараз ал-мавт) в момент завещания своего имущества мечетям
[441]. Как объясняет Рон Шэхэм, вопрос смертельной болезни, на котором базируется аргумент Майрам-Биби, является мусульманской правовой концепцией, основанной на предположении, что человек перед лицом неминуемой смерти склонен заключать сделки в ущерб кредиторам и законным наследникам. Поэтому мусульманские правоведы сформулировали предписание, защищающее последних. Оно гласит, что любое пожертвование по завещанию, сделанное на смертном одре в пользу какого-либо наследника, считается недействительным до момента одобрения его другими наследниками после смерти завещателя
[442].
Таким образом, в фетве, запрошенной Майрам-Биби, указывалось, что Байбаба, учреждая вакф, не был в здравом рассудке и не осознавал последствий своих действий
[443]. Муфтии постановили, что завещатель не имеет права (на-джа’из ва на-му‘табар) распоряжаться собственностью, находясь в таком состоянии, и вынесли заключение, что имущество Байбабы не может быть оформлено как вакф. Предлагалось поделить (кисмат намуда) лавки в соответствии с исламским законом о наследстве, поскольку «для обеспечения действительного и законного распоряжения [имуществом и правами на него необходимым] условием является способность распоряжающегося к здравому рассуждению»
[444]. Перевод данной фетвы на русский язык Майрам-Биби приложила к прошению
[445]. И снова – как в случае с первым прошением Садык-джана и актом, написанным Лыкошиным по итогам расследования, – колониальная администрация должна была принимать решение на основе документов, хотя и написанных на русском языке, но опирающихся на концепции шариата.
Мнимая невменяемость Байбабы представляла собой убедительный аргумент. Управление генерал-губернатора приняло его к сведению, проигнорировав рекомендацию Путинцева, и постановило, что необходимо собрать новые доказательства, связанные со смертью Байбабы
[446]. Будет неверным объяснить данное решение рачительностью бюрократов в деле насаждения верховенства российского закона. По всей вероятности, аргумент Майрам-Биби, подкрепленный фетвой, показался управлению убедительным: если в момент определения условий вакф-наме Байбаба действительно был при смерти, то документ не имеет юридической силы. Тот факт, что этому аргументу поверили, означал, что кто-то из высокопоставленных чиновников российской колониальной администрации был заинтересован в смещении Мухитдина Ходжи с поста народного судьи.
