Садык-джан был воодушевлен тем, что колониальная администрация положительно отреагировала на аргументы Майрам-Биби. Однако он также понял, что ему необходимо найти новые доказательства в поддержку своего заявления – ведь его прежние обвинения в адрес Мухитдина Ходжи, якобы узурпировавшего пост мутаваллия и растрачивающего вакфные деньги, были признаны беспочвенными. Если бы, к примеру, он смог доказать, что вакф-наме содержит неточности, то с большой вероятностью вакф был бы аннулирован. Тогда Садык-джан решил обвинить Мухитдина Ходжу в создании подложного вакфного документа: «…они утверждают, что вакуф вовсе не был учрежден Турамбаевым и что вакуф-наме подложно»
[447]. В свете данного обвинения по приказу областного управления был истребован оригинал вакф-наме, который затем был переведен на русский
[448]. Перевод был показан Мухитдину Ходже и Садык-джану для подтверждения. На допросе казий пояснил, что при оформлении документа он скрепил его своей печатью, а кроме того, на документе имелась печать другого высокопоставленного правоведа, Муллы ‘Абд ар-Расуля. Казий позже уточнил, что после него муфтий ‘Азизлар Хан, победивший на выборах в судейский кабинет, назначил Закир-джана на должность мутаваллия вакфа и приложил к документу свою печать (вторую печать на документе поставил сын ‘Азизлар Хана, тоже муфтий)
[449].
Когда Садык-джану показали перевод вакф-наме, он стал заявлять следующее: его покойный дядя якобы оставил ему документы о праве собственности на лавки, а значит, намеревался передать лавки ему во владение. По словам Садык-джана, если бы покойный действительно хотел передать эти шесть лавок в собственность вакфа, то он бы прикрепил документы на лавки к вакф-наме
[450]. Однако нигде в шариате не утверждается, что документы о праве собственности должны быть прикреплены к вакф-наме. И действительно, Садык-джану не удалось ни получить заключение муфтия в поддержку своего заявления, ни процитировать хотя бы одну статью колониального Положения, которая бы обязывала казия поступить так, как предлагал проситель.
Садык-джан упорно пытался доказать, что казий подверг вакф-наме изменениям, чтобы обманным путем получить доступ к доходам от собственности Байбабы. Несмотря на то что доказательств подлога у него не было, их любезно предоставило областное управление. В процессе подготовки документов для прокурора чиновники областного управления могли воспользоваться свободой действий, добавив к делу какие-либо справки или изменив формулировку отдельных фраз прошений. Положение служащих управления позволяло им вносить изменения в ключевую информацию по делу и таким образом влиять на судьбу казиев. Вот что русские чиновники написали в справке, которую они приложили к делу:
В переводе подлинного документа сделана переводчиком Сыр-Дарьинского Областного Правления, титулярным советником Айдаровым, оговорка, что точно определить год составления документа невозможно по неразборчивости последней цифры года, против которого ныне заявлен спор о подлоге, усматривается: <…> заявление народному судье сибзарской части гор. Ташкента о пожертвовании Туруббаевым упомянутого имущества в вакуф сделано 4 Мая 1881 года, как сказано в самом документе и не самим жертвователем Тураббаевым, а по болезни последнего, другим лицом, именно Закирджаном Хакимджановым, будто бы по доверию Турабаева, данному при двух свидетелях. Совершение же самого документа (в вакуф-наме) последовало 25 декабря 1882 года, т. е. спустя год и семь месяцев после заявления. На документе имеются печати…
[451]
Данный фрагмент содержит ряд голословных утверждений самого грубого характера. Во-первых, заявление, что дату на вакф-наме невозможно прочитать, попросту абсурдно. Замечание на полях перевода, гласящее, что дата оформления документа написана неразборчиво
[452], не относится к дате по мусульманскому календарю (хиджри), которая в обязательном порядке проставлялась на всех вакф-наме; ясно видно, что эта дата – 16 сафара 1299 года
[453]. Замечание касается даты по юлианскому календарю, которую казий обязан был добавить в правом верхнем углу для упрощения подачи документа. В самом деле, на оригинале вакф-наме мы ясно видим дату: джум‘а 25 джади (пятница 25 Козерога)
[454]. Последняя цифра года немного размазалась и неясно, имеется в виду 1881 или 1882 год. Тем не менее это лишь придирка со стороны чиновника, составлявшего справку, поскольку в русском переводе вакф-наме четко указано, что перевод был заверен 25 декабря 1881 года
[455].
Подозрительно и само наличие замечания на полях о неразборчивости даты. Несмотря на то что и перевод, и замечание идут за подписью переводчика Айдарова, авторство перевода, несомненно, принадлежит не ему. Более того, подавая перевод в областное управление, Айдаров приложил к нему сопроводительное письмо, в котором говорил, что перевод вакф-наме верен, однако он сомневается, что казии могут иметь полномочия по определению условий вакфа
[456]. Если бы в самом деле невозможно было разобрать дату заверения вакф-наме, Айдаров бы и об этом упомянул в сопроводительном письме. Быть может, когда перевод уже был готов, кто-то из областного управления поручил Айдарову найти в тексте документа любые возможные нестыковки? Все, что смог отыскать переводчик, – это размазанная последняя цифра года; возможно, он указал это в своем замечании, чтобы снабдить областное управление уликой против Мухитдина Ходжи.
