3. Жизнь на плодородной земле
Судьба земель, до колонизации принадлежавших лично мусульманским правителям (ханам, эмирам) или же считавшихся государственными (мамлака) и принадлежавших казне (байт ал-мал), представляется неясной.
Когда Российская империя завоевала Туркестан, большая часть земель Кокандского ханства и Бухарского эмирата находилась в распоряжении местного населения, которое возделывало ее на правах узуфрукта. Следует подчеркнуть, что местные жители не были простыми арендаторами. Они имели возможность получить право на вечное поселение (хакк ал-карар) и действительно пользовались этой возможностью, приобретая во владение элементы благоустройства земли, в том числе насаждения и постройки. Таким образом, проживающие на этой земле люди получали на нее некоторые права, которые закреплялись официально в виде квазиправ собственности. Однако как частные лица, так и целые сообщества могли получить право лишь на элементы благоустройства, при этом земля как сущность (ракаба) оставалась во владении государства.
Можно было бы предположить, что с потерей власти местными правителями население, проживавшее на государственной земле, оказалось в выгодной позиции и попыталось убедить русских, что обрабатываемая ими земля им и принадлежит. Однако дело обстояло сложнее. Установив власть в Туркестане, Российская империя принесла с собой бюрократический режим, в рамках которого определяющую доказательственную ценность получили официальные юридические документы.
При Кауфмане, первом генерал-губернаторе, в Туркестане были учреждены различные комиссии по изучению поземельного вопроса и налогового статуса коренного населения. Нам известно, что при оценке информации, собранной среди коренного населения, эти комиссии столкнулись с серьезными трудностями. Неясно, каким образом фактически проходила проверка землевладельческого статуса на основе документов, написанных на мусульманском юридическом языке
[569]. Уже при первом генерал-губернаторе одним из самых масштабных проектов российской администрации стал проект «поземельно-податного устройства». Для определения налогового статуса земель были предприняты «организационные работы»
[570], которые начались с Ташкентского уезда, а затем охватили Самаркандскую и Ферганскую области. Необходимость проведения поземельно-податных работ в регионе повлекла за собой создание кадастровых учреждений, которые предоставляли подробную информацию о том, кто возделывает тот или иной участок земли, о размере урожая с участка и сумме взимаемого с него налога. Б. Пенати утверждает, что, согласно данным кадастровых учреждений, земля в Ферганской области, прежде принадлежавшая членам ханской семьи, была зарегистрирована как «казенная»
[571].
Что касается других областей русского Туркестана, то в них судьба бывших земель Бухарского эмирата и Кокандского ханства сложилась не так просто, как в Ферганской области. К примеру, в шариатских судах Самаркандской области продолжали соблюдать различия между теми землями, что до российского завоевания находились в частном владении (мулк), и землями, прежде принадлежавшими казне Бухарского эмирата (мамлака). Казии продолжали старательно заверять все сделки, связанные с переходом права собственности на элементы благоустройства, находящиеся на государственной земле
[572]. В основном в этих документах оговаривались права на постройки и насаждения на землях сельскохозяйственного значения. Если бы российское государство объявило земли мамлака казенными, то лица, имевшие подтвержденные шариатскими судами права собственности на посадки и постройки, существующие на этой земле, превратились бы в арендаторов имущества Российской империи. При отсутствии иных свидетельств сложно сказать, какой именно договор аренды заключила бы российская администрация с арендаторами. Эти люди проживали на землях сельскохозяйственного значения, то есть в сельской местности; вероятно, поземельно-податные органы отнесли бы этих арендаторов к категории «сельское общество».
Сельское общество в Туркестане представляло собой бюджетную единицу, аналогичную российскому «миру». Сельские общества самостоятельно проводили раскладку поземельной подати, которая рассчитывалась «на основе выборки урожаев с местных земель, умноженной на среднюю рыночную цену выращенной продукции за последние пять лет»
[573]. В то время как поземельно-податным устройством руководила русская военно-гражданская администрация, распределение налогов было обязанностью деревенских старейшин. Термин «сельское общество» представлял собой колониальное изобретение, не имевшее аналогий ни в местном языке, ни в юридическом языке народных судов. По этой причине регистрация прав членов сельских обществ на земельные участки осталась в ведении казийских судов
[574]. Обмен участками между частными лицами мог происходить не только в пределах одного сельского общества, но и между членами разных обществ. Однако для утверждения права собственности на землю недостаточно было одного акта за подписью и печатью народного судьи. Поправки к Положению об управлении Туркестанского края, принятые в 1900 году, позволили частным лицам выходить из состава сельских обществ, оставляя себе право владения личным участком земли – выделом. Право собственности на выдел закреплялось в документе, называемом «данной на владение»
[575]. При этом не наблюдается никакой очевидной связи между правовыми актами, которые оформлялись в народных судах, и данными на владение, которые выдавались членам сельских обществ колониальной администрацией. Эти два типа документов относились к различным бюрократическим жанрам, а оговоренные в них права на землю частично пересекались между собой, что создавало ситуацию хаоса. Местным жителям оставалось только применить свои знания и смекалку, чтобы воспользоваться данной ситуацией в личных интересах.
