Еще один спорный вакф был основан в 1875 году человеком по имени Юсуф ‘Али Ходжа Инам Ходжа оглы. В этот вакф входили две лавки, доходы от которых передавались на благо мечети. Первые десять лет мутаваллием был сам учредитель вакфа. Когда он умер, его сын Хидир ‘Али Ходжа вместе со своим дедом (то есть отцом учредителя) обратились в шариатский суд за подтверждением действительности вакфа. Они заявили, что вакф-наме было утеряно, и потребовали оформить новое в присутствии свидетелей из той же махалли. В новом вакфном документе Хидир ‘Али Ходжа с дедом также попросили указать, что пост мутаваллия обязан занимать особо назначенный человек, не являющийся членом их семьи; при этом семья все же сохраняла некоторый контроль над вакфным имуществом. Одно из условий нового вакф-наме гласило, что Хидир ‘Али Ходжа и его дед вместе с жителями махалли будут давать мутаваллию указания, как лучше управлять вакфом
[709]. Таким образом, был оформлен документ, потенциально полезный в случае необходимости подтверждения действительности вакфа (см. ил. 6).
Тот факт, что шариатский суд, оформляя вакф-наме, был готов верить свидетельствам соседей по махалле, демонстрирует, что соседи были в курсе обстоятельств, при которых был основан данный вакф. Так, свидетелем при нотариальном заверении документа выступил старейшина (аксакал) махалли
[710]. Действительность вакфа гарантировалась внушительным количеством печатей мусульманских правоведов (шести казиев и двух муфтиев)
[711]. По всей видимости, для столь скромного вакфа привлечение такого количества юридических специалистов было необычной практикой. Возникает вопрос: с какой целью понадобилась мобилизация такого множества правоведов для наделения юридической силой одного подтверждающего документа? Русским властям было известно о данном вакфе; через три года после основания этого благотворительного учреждения вакфный документ был передан в областное управление и в конце концов попал на стол к самому генерал-губернатору. Русские чиновники знали, что документ не является оригиналом, и выразили недовольство отсутствием в нем множества условий, которые, как правило, указываются в подобных договорах
[712].
Далее вакф пропадает из поля нашего зрения почти на тридцать лет. Следующий источник датируется уже 15 февраля 1914 года; согласно этому документу, Хидир ‘Али Ходжа был обвинен в незаконном завладении двумя вакфными лавками и был вызван к казию. Народный судья вынес решение в пользу истца – мутаваллия. Основанием для решения послужили два основных документальных свидетельства. Во-первых, истец принес в суд вышеупомянутый документ, оформленный Хидиром ‘Али Ходжой и его дедом для подтверждения действительности вакфа. Увидев множество печатей, казий подтвердил, что документ подлинный, и отнесся к нему как к юридическому доказательству (худжджат-и шар‘и) легальности вакфа. Вторым свидетельством стала бухгалтерская книга вакфа, в которой мутаваллии скрупулезно отмечали суммы дохода от аренды (иджара); очевидно, лавки сдавались в наем. На месте подписи мутаваллия в книге обнаружилась подпись ответчика – Хидира ‘Али Ходжи; выяснилось, что он взимал арендную плату с двух лавок. Казий потребовал от ответчика объяснений, почему он завладел этими двумя лавками и не давал мутаваллию распоряжаться доходами от них. Хидир ‘Али Ходжа, что весьма странно, ответил, что лавки были оставлены ему в наследство отцом и никогда не передавались в вакф (атамдин мирасга калгандур вакф имас диб)
[713].
История данного вакфа пересекается с другим делом. Ровно через три недели после вызова в шариатский суд Хидир ‘Али Ходжа был объявлен несостоятельным должником. Мировой суд постановил, что поскольку Хидир ‘Али Ходжа неспособен выплатить долг в размере двух тысяч рублей, его имущество должно быть распродано на публичных торгах. На этой стадии должник наделил полномочиями доверенного лица свою жену. Та вместе с судебным приставом пошла на базар, чтобы найти лавки, узнать, в каком они состоянии, и определить их рыночную стоимость. По всей видимости, у женщины не было доказательств того, что лавки принадлежат ее мужу. Тем не менее пристав отметил лавки в описи имущества как принадлежащие должнику «на правах собственности», указав при этом, что лавки достались тому по наследству от отца
[714].
Затем Хидир Али Ходжа ответил ударом на удар. Как только должник получил от пристава опись, он подал прошение русским властям:
Мне принадлежит две лавки, доставшиеся мне по наследству от отца, стоимость которых определяется не менее как в 3–4 тыс. руб. Лавками этими на правах собственности владел мой отец, а после его смерти, вот уже около 30 лет владею я спокойно, бесспорно и непрерывно. Казалось бы, что при таких условиях я мог бы считать себя в безопасности от всяких притязаний на означенные лавки посторонними лицами и не бояться, что у меня отнимут бесспорно мне принадлежащее. Но случилось как раз обратное. Народный судья Шейхантаурской части, неизвестно на каком основании и неизвестно по какому праву, признал эти земли вакуфными
[715].
Данное прошение может показаться рассказом о личном несчастье, сознательно нацеленным на то, чтобы вызвать жалость у адресата. Однако, как мы увидим далее, Хидир ‘Али Ходжа задумал нечто более серьезное. К прошению он приложил копию описи имущества, где было указано, что лавки находятся у него в собственности. Одновременно проситель утверждал, что дела «магометанских духовных учреждений» подсудны исключительно русским судам в соответствии со статьей 1282 Устава гражданского судопроизводства и разрешением Правительствующего сената 1904 года. Чтобы подкрепить свое заявление, Хидир ‘Али Ходжа сослался на предыдущие решения Ташкентского окружного суда об упразднении двух вакфов в 1912 и 1913 годах
[716]. К такой манипуляции юридическими ресурсами колонии мог бы прибегнуть и русский юрист.
