Интересно следующее: когда второе прошение Нур-Мухаммада попало на стол ташкентского городского начальника, на полях была добавлена справка от местного переводчика, Шакирджана Ишаева, служившего в местном управлении. Именно этот человек помог не знавшему грамоты Нур-Мухаммаду составить прошение. По всей вероятности, Ишаев выделялся среди коллег-переводчиков. Согласно информации из послужного списка, он родился в Ташкенте в 1859 году и начал работать при русских в возрасте 25 лет. Ишаев никогда не учился ни в медресе, ни в русской школе («воспитание получил домашнее»). Тем не менее он стал обладателем серебряной медали за прилежание и бронзовой медали за помощь в проведении Всеобщей переписи населения 1897 года
[732]. На момент составления прошения Нур-Мухаммада Ишаеву было 54 года; 29 из них он работал переводчиком.
В справке на полях Ишаев для сведения вышестоящих лиц отмечает, что «в Туркестанском крае магометанских духовных учреждений нет», а соответственно, статья 1282 Устава гражданского судопроизводства не относится к спорам между местными подданными по вопросам вакфного права. Кроме того, Ишаев указывает, что решение по делу о вакфе в пользу медресе ‘Исы Ходжи кази-калана относится исключительно к вопросу неуплаты аренды, в то время как Нур-Мухаммад получил повестку в суд, будучи обвинен в завладении вакфной землей. По мнению переводчика, эти два дела касались совершенно разных вопросов. Соответственно, «определение окружного суда не может служить основанием к изъятию от народного суда дела»
[733]. Если Ишаев добавил столь значительные поправки к смыслу прошения, возникает вопрос, кто же, если не сам проситель, настоял на включении этих дополнительных сведений в документ. Известно, что Нур-Мухаммад не обращался к адвокатам; тем не менее он мог воспользоваться помощью местных жителей, имевших похожий опыт судебных разбирательств. Несомненно, просители из местных обладали опытом взаимодействия с имперской бюрократией и были знакомы с культурой прецедентов; это вполне могло сформировать их базу юридических знаний и их правосознание в целом.
Конфликт по поводу вакфа ‘Иса Ходжи кази-калана породил целый ряд судебных дел, в ходе которых мусульмане обращались к имперскому праву в попытках присвоить имущество, ранее пожертвованное в вакф
[734]. В отсутствие прецедентов, однако, изъятие имущества из вакфа не всегда было легкой задачей. Без сомнения, русские критически относились к требованиям упразднить вакф, поскольку такие требования произрастали исключительно из желания присвоить вакфное имущество, а следовательно, в их основе лежал злой умысел
[735].
Попытки добиться упразднения вакфов мы встречаем не только в Ташкенте, но и в других областях Туркестанского генерал-губернаторства. Например, в 1904 году человек по имени Михаил Иванович Райков, выступая от лица жителя Ходжента Муллы Мир-Умара, потребовал от ходжентских властей изъять из вакфа два участка земли. За двенадцать лет до этого отец Муллы Мир-Умара, Ходжа Мир-Салим, построил в Ходженте медресе и сделал несколько участков земли вакфом в поддержку этого мусульманского учреждения. Согласно условиям вакф-наме, доходы от вакфных земель обеспечивали содержание самого здания, заработную плату мутаваллию и учителю, а также стипендии для учащихся. Чтобы оформить вакф, Ходжа Мир-Салим обратился в народный суд; однако казий отказался заверять вакф-наме, поскольку, как мы видели выше, согласно Положению об управлении Туркестанского края, для учреждения вакфа требовалось участие русской администрации. Тогда Ходжа Мир-Салим сам составил документ и до своей смерти в 1904 году выступал в качестве мутаваллия вакфа, существующего де-факто, но не де-юре. Перед смертью он передал пост мутаваллия своему сыну Мир-Утману Ходже, младшему брату Муллы Мир-Умара. Старший брат, будучи не согласен с решением отца, потребовал упразднения вакфа и признания вакфной земли своей собственностью
[736].
Выводы
Среднеазиатские мусульмане, подававшие жалобы против вакфов, по всей вероятности, знали, что полномочиями по пересмотру судебных решений обладали прокуроры окружных судов
[737]. Очевидно, мусульмане-просители также понимали, что прокуроры склонны принимать решения, отменяющие постановления казиев
[738]. Более того, согласно постановлению, принятому Сенатом в 1904 году, юрисдикция русских судов распространялась на дела о вакфном имуществе. Несомненно, Хидир ‘Али Ходжа и другие колониальные подданные (а также русские адвокаты, чьими услугами они пользовались) были в курсе этих благоприятствующих обстоятельств
[739].
Как очевидно из рассмотренных выше дел, среднеазиатские подданные руководствовались правовыми концепциями Устава гражданского судопроизводства Российской империи и Положения об управлении Туркестанским краем, а также использовали принцип прецедента. Действительно, приведенные примеры и подобные им дела свидетельствуют о юридизации мусульманских сообществ Средней Азии в период после российского завоевания. Под юридизацией я здесь понимаю возросшее количество обращений к услугам юридических специалистов, порожденное возросшей необходимостью в правовом урегулировании различных вопросов
[740]. К началу XX века мусульмане Российской империи имели за плечами уже несколько десятилетий опыта взаимодействия с русской бюрократией, в результате чего у них развилось понимание правовых механизмов империи. Это позволило местным жителям активно участвовать в форум-шопинге, то есть выбирать судебные инстанции, руководствуясь личной выгодой.
