Мусульмане русского Туркестана прагматично подходили к юридическим услугам, будь то услуги шариатского суда или же суда имперского права. Если мы допустим, что правосудие в Средней Азии, как и в Европе, было всенародным представлением, основанным на «принципе публичности»
[741], то можно утверждать, что и в более ранние времена наследники основателя могли иметь желание упразднить вакф, однако редко обращались в суд; ведь в случае проигрыша они бы заработали себе плохую репутацию (fama)
[742].
При русском правлении положение дел изменилось. Во-первых, с введением Положения об управлении Туркестанского края пошатнулась правовая позиция вакфов. Регистрация вакфов теперь требовала строго определенных бюрократических процедур, в результате чего мусульманам стало проще подвергать сомнению действительность вакф-наме и завладевать вакфным имуществом. Колониальная бюрократия внесла свой вклад в создание обстановки, в которой положение вакфов стало менее надежным. Во-вторых, проанализированные здесь случаи демонстрируют, что изменение существующей подсудности дел позволило колониальным подданным обращаться в судебные инстанции, не применяющие исламское право. Очевидно, институциональная структура колонии позволяла подданным обращаться в разные суды с одним делом несколько раз и получать положительный исход. Чтобы попытаться аннулировать вакф, необходимо было лишь обратиться к властям с повторной жалобой; Хидир ‘Али Ходжа и ему подобные участники судебных процессов активно пользовались этой возможностью.
Несмотря на изменения в подсудности дел и правовом поведении колониальных подданных, просители, намереваясь упразднить тот или иной вакф, все еще опирались на концепции нравственности и морали. Нил Лыкошин
[743], под чьей ответственностью находилась Азиатская часть Ташкента, объясняет в докладе начальству о Ташкентском базаре и его торговцах:
Встречаются также и небольшие вакфы совершенно частного характера на содержание той или иной мечети, не имеющие за собой документальных данных, а основанные даже иногда на одном лишь высказанном при свидетелях обещании. Жертвователи таких мелких вакфов, расщедрившись во времена богатства, обещают доходы с лавок в пользу своей мечети, но если по непредвиденным обстоятельствам средства к жизни уменьшаются и вакуфодатель беднеет, то ничто, кроме некоторого стыда перед одномахалинцами, не может воспрепятствовать такому завещанию и взять свои слова обратно, стать снова самостоятельным хозяином своего имущества
[744].
Помимо указанных институциональных нововведений, произошло изменение правосознания мусульман в целом. Прежде мусульмане обращались в суд, руководствуясь собственными представлениями о добре и зле. В Российской империи это поведение сохранилось, однако произошли значительные перемены. В ситуации юридизации подданным стало гораздо легче обращаться к услугам людей, обладавших привилегированными знаниями. В Ташкенте работало множество переводчиков, адвокатов и других культурных брокеров и посредников, и именно благодаря им появились такие документы, как прошение Хидира ‘Али Ходжи. Тем не менее не исключено, что участники судебных разбирательств, подобные Хидиру ‘Али Ходже, обратившись к посреднику, выносили для себя из ситуации что-то новое, что меняло их представление о собственных правах; точно так же иногда случается с нами, когда мы обращаемся к налоговым консультантам
[745].
Глава 5
Фетвы для мусульман, заключения для русских
Введение
Принадлежность к ханафитскому мазхабу является ключевой составляющей мусульманской идентичности в современной Средней Азии
[746]. Ханафизм воспринимается сегодня как часть глубокого исторического процесса, объединяющего нынешнее положение дел и историю Мавераннахра эпохи раннего Средневековья
[747]. Данный феномен не является исключительно постсоветским явлением. Ханафитская правовая доктрина издавна пользуется большим авторитетом в регионе и поэтому получила более широкое распространение, чем другие мазхабы. Среднеазиатские правоведы много веков мыслили себя частью определенной традиции толкования исламского права: среди источников любого периода исламской истории региона находится множество подтверждений тому, что местные улемы идентифицировали себя как верные последователи Абу Ханифы
[748].
Несмотря на то что в юридической литературе Средней Азии повсеместно встречаются упоминания о господстве ханафитского мазхаба в регионе, до сих пор практически не существует работ, посвященных описанию ханафитской юриспруденции и механизмов ее работы в Бухарском, Хивинском и Кокандском ханствах. Что собой представлял среднеазиатский ханафизм, когда русские подчинили себе регион? С какими изменениями в теоретической сфере столкнулись местные правоведы с приходом эры царизма? Что говорят документы, оставленные правоведами, о том, как жители региона относились к закону? Именно этим вопросам будет посвящена данная глава. Ответив на них, мы сможем, во-первых, поместить Среднюю Азию в контекст более широкой ханафитской ойкумены, а во-вторых, определить, отличается ли исламская юриспруденция в том виде, в каком ее практиковали в Средней Азии, от других региональных правовых практик, также называемых ханафитскими. Данные вопросы представляют существенную важность не только для тех, кто интересуется сравнительной историей колониализма и современного мусульманского мира. Чтобы изучить долгий процесс адаптации и изменений, происходивших в истории исламской юриспруденции в Средней Азии, необходимо в первую очередь досконально понять, что представляет собой фетва и в чем заключалась работа муфтиев в регионе до и после колонизации. Лишь тогда мы осознаем, что практика выпуска фетв в современной Средней Азии весьма отличается от той, что была принята в доколониальную эпоху, пусть современные узбекские исследования права и убеждают нас в обратном
[749]. Это связано с тем, что современная практика выпуска фетв пронизана логикой, появившейся лишь при советской власти.
