В некоторых случаях участники разбирательства не могли заверить ривайат печатью верховного правоведа. К примеру, если ответчиком выступал известный в округе специалист по правовым вопросам, истцу было непросто убедить его коллег встать на сторону обвинения. Об одном таком случае мы узнаем из решения съезда казиев, по поручению колониальной администрации пересматривавшего дело против Мухитдина Ходжи. Данный иск, поданный по злому умыслу, рассматривался в главе 2; дело кончилось тем, что истец публично раскаялся в своем поступке перед судом. Из текста решения съезда очевидно, что на ривайате, который истец предоставил суду как доказательство в свою пользу, не было печатей городских правоведов. Таким образом, документ имел меньшую юридическую силу, чем ривайат, предоставленный другой стороной. Вот как ташкентские правоведы разъясняют суть дела:
31 июля 1886 г. в верховном суде города Ташкента под председательством исламских судей произошло следующее: истец, ‘Абд ал-Каримджан, вместе с ответчиком, ‘Абд ал-Халиком, поверенным Ишана Муллы Мухаммада Мухитдина Ходжи Ишана, были призваны в суд второй инстанции [махкама-и атийа]. Суд первой инстанции [махкама-и аввал] потребовал, чтобы упомянутые стороны принесли ривайаты. Так они и сделали, и их фетвы были рассмотрены [судом]. Поскольку жалоба истца была несправедлива [фасад ва бутлан], все а‘ламы и муфтии Ташкентского района договорились выпустить фетву [в пользу ответчика] и поставить печати на ривайате ответчика, [ибо текст ривайата] соответствует сути дела. Никто из улемов не выпустил фетвы в пользу истца и не приложил печати к его ривайату, поскольку [его текст] не соответствует сути дела
[804].
Получив ривайат ‘Абд ал-Каримджана, ташкентские муфтии, прежде чем поставить печати, несомненно, заинтересовались личностью ответчика. Когда же правоведы узнали, что ответчик – Мухитдин Ходжа, они отказались прикладывать печати к ривайату истца. Похожее дело имело место десять лет спустя, когда женщина по имени ‘Алия Пача предприняла попытку отобрать у Мухитдина Ходжи право опеки над ее несовершеннолетними детьми. ‘Алия Пача так и не добилась слушания в народном суде, поскольку, как она позже жаловалась русским властям, «на наш ривайат ни один аглям [а‘лам], ни один муфтий печати своей не приложили из боязни от Мухитдина Ходжи»
[805]. Отсюда мы понимаем, как среднеазиатские правоведы читали ривайаты: без положительного ответа муфтиев (который и называется фетвой в предыдущей цитате) и их печатей ривайат практически не имел доказательной силы в суде.
В данном разделе я рассмотрел основные механизмы выдачи фетв. Тем не менее осталось множество вопросов: как в этой системе можно было стать верховным правоведом, завоевать репутацию и авторитет? Представляется, что лишь правительственный указ мог определить положение того или иного правоведа в иерархии. Однако как добиться выдачи такого указа? Вступали ли правоведы в публичные диспуты между собой, чтобы получить высокую должность? Помимо этого, как я объяснил выше, все фетвы, используемые в суде, должны быть скреплены печатями верховных правоведов. Если это так, то в каких случаях составляли фетвы «обычные» муфтии? Лишь в тех случаях, когда они хотели пополнить свой личный сборник фетв или других юридических документов (джунг)? И что происходило, если истец и ответчик приходили в суд с ривайатами, где артикулировались противоположные мнения, и оба документа были при этом заверены печатями верховных правоведов? Суд был вынужден отдавать предпочтение тому или иному муфтию, что могло привести к непредвиденным последствиям для репутации правоведов в долгосрочной перспективе. И здесь мы вновь видим, как государство, а точнее, назначенные государством служащие, оказывают влияние на исламское юридическое поле.
3. Кому необходимы фетвы?
Проведем краткий анализ обстоятельств, в которых группы или отдельные лица обращались за юридическими заключениями в Средней Азии XIX века. Это позволит нам прояснить некоторые схемы текстуального потребления, характерные для фетвы как композиционного жанра. Рассмотрение всех возможностей и случаев, в которых выдавались мусульманские юридические заключения, выходит за рамки этой книги. Тем не менее я надеюсь ниже продемонстрировать несколько примеров применения фетв.
3.1. Группы потомков
Последние научные работы все чаще ссылаются на узбекские частные собрания рукописей, где среди прочих жанров обнаруживаются генеалогические древа (араб. шаджара, перс. насаб-наме) и фетвы
[806]. Фетвы по многим делам были оформлены по инициативе потомков того или иного рода, составлявших генеалогическое древо семьи или же получивших в наследство связанные с этим документы. Среди недавно опубликованных материалов из Ферганской долины имеются документы, ныне принадлежащие сообществу, ведущему, по заявлению его членов, свое происхождение от аббасидского военачальника Кутейбы ибн Муслима, покорившего Мавераннахр в начале VIII века. Среди данных документов были найдены одна шаджара и несколько фетв
[807]. По всей видимости, данные фетвы были оформлены по следующим причинам. Во-первых, они выступали в качестве инструмента подтверждения юридической действительности шаджары, так как в тексте фетв указано, что генеалогическое древо следует рассматривать как доказательство, принимаемое судом. Такой ход должен был обеспечить группе потомков обязательный почет и уважение со стороны соседей
[808]. Во-вторых, фетва была призвана подтвердить, что группа потомков владеет некоторыми землями на праве откупа. Таким образом, юридическое заключение обязывало местного носителя власти предоставить им это право
[809]. Подобные фетвы могли сыграть решающую роль в жизни семьи во времена политических изменений, когда необходимо было убедить нового правителя восстановить прежние налоговые привилегии
[810]. В-третьих, такие документы помогали легитимировать с точки зрения шариата практику присвоения семьей даров (назурат/садакат/хадайа) с мазара святого
[811]. Соответственно, фетва предупреждала любую критику в отношении данной группы потомков. Люди, ведущие происхождение от святых, нередко становились хранителями (шайхами) мазара и зарабатывали на жизнь, убеждая верующих пожертвовать деньги мазару. С точки зрения некоторых среднеазиатских правоведов, добровольное жертвование денежных средств шайхам было неправедным делом, так как те отвечали не за духовную, а за более прозаическую жизнь мазара; люди же совершали пожертвования в надежде, что шайх походатайствует за них перед святыми или самим Аллахом. Данный вопрос c древних времен являлся предметом дискуссии среди правоведов. Истинная природа данной дискуссии ярче всего проявилась в начале XX века, когда подношения шайхам стали предметом, затрагивающим общественные интересы. В ташкентский журнал «Ал-Ислах», выпускавшийся группой местных правоведов, между 1915 и 1917 годами
[812] поступило несколько обращений за фетвами. Например, в 1916 году один ходжентский муфтий спрашивает: «Если потомки святых (ходжа ва тура) и суфийские шайхи требуют от учеников (мурид) подношений (назр), и последние совершают подношения в надежде на спасение [после смерти] (наджат), правильно ли это?»
[813] В ответ редакторы опубликовали следующую фетву:
