* * *
Моему пареньку-физику и звездоокой девчушке, а еще лорду Оливеру – за тумаки
Начало
Об Александрийской библиотеке царей Птолемеев ходит множество слухов, они уже набили оскомину. История показала, что как предмет изучения она бесконечно восхитительна – то ли из-за ее богатства, которое, ограниченное лишь воображением, сводило с ума, то ли из-за величайшей страсти человечества – коллекционирования. Запретное – а это чаще именно знание – манит всех. Особенно если оно утраченное. Оскомина оскоминой, но когда речь заходит об Александрийской библиотеке, то вожделенный предмет найдется у каждого, ну а мы – такой вид, который не устоит перед зовом далекого и неизведанного.
До разрушения в библиотеке, говорят, хранилось больше четырехсот тысяч папирусных свитков по истории, математике, инженерии и магии. Многие, неверно, видят время ползущей вверх линией, кривой роста и прогресса, но историю пишут победители, и их рассказ может исказить его форму. В реальности мы воспринимаем его как поток, течение, причем закольцованное. Мода и предрассудки в обществе меняются, однако знание не всегда движется по прямой. Вот и магия так же.
Мало кто знает правду о том, что Александрийская библиотека сгорела, спасаясь. Погибла, чтобы возродиться. Только не метафорически, как феникс, а расчетливо, как Шерлок. Когда к власти пришел Юлий Цезарь, древним Хранителям Александрии стало ясно: империя ровно усидит только на табурете о трех ножках – покорение, отчаяние и неведение. Знали они и то, что миру всегда будут досаждать точно такие же деспоты, и потому решили тщательно спрятать бесценный архив. Иначе его было не спасти.
А вообще это старый трюк: погибнуть и скрыться, чтобы все начать заново. Возрождение библиотеки целиком зависело от ее способности хранить собственную тайну. Медитам – самым просвещенным среди волшебников – позволяли пользоваться знаниями из библиотеки, только пока они заботились о ней. Привилегии общества, вставшего на ее останках, были столь же высоки, сколь и обязанности: получив в распоряжение все знания мира, они подпитывали его и пестовали.
Мир все рос, ширились и Александрийские архивы, оставляя позади ставшие жертвами империй и империализма библиотеки Вавилона, Карфагена, Константинополя, исламских стран и Азии. Росл и влияние медитов и само так называемое Общество. Каждые десять лет оно набирало класс кандидатов, которые проводили год, изучая устройство архивов и будущее дело жизни. Целый год они жили, ели и спали под кровом архивов, дышали его знаниями. По истечении его пять из шести человек принимали посвящение. Затем они начинали независимый курс учебы в библиотеке – еще один год, после чего им даровали возможность остаться и продолжить исследования или, чаще, работу. Александрийцы шли в политические лидеры, попечители, генеральные директора, получали всевозможные премии. Посвященного александрийца ждали богатство, престиж и небывалые знания, и кандидатство становилось первым шагом на пути к бесконечным возможностям.
Вот что сообщал Далтон Эллери свежем у курсу кандидатов, из которых никто понятия не имел, зачем они тут и за что предстоит состязаться. Сам же Далтон Эллери, попав сюда когда-то, показал себя уникальным медитом, подобные которому рождаются раз в несколько поколений, и он предпочел этот путь множеству других. Подобно новичкам, он отринул себя прежнего и старую жизнь – серую, по сравнению с нынешней. Раньше он мог рассчитывать на какую-нибудь профессию, возможно даже прибыльную, и принес бы смертной экономике пользу, но так и не увидел бы ничего подобного тому, что встретил, приняв предложение Общества. В одиночку он мог бы творить исключительную, почти феноменальную магию. В конце концов он прогнулся бы, как прогибались все люди, под гнетом обывательства, борьбы и скуки. Но этого не случилось. Мелочи обычного существования еще десять лет назад отошли ко тьме вещей, больше ему не грозивших.
Далтон еще раз окинул взглядом лица новичков и вообразил, какую жизнь мог бы прожить… Какую жизнь могли бы прожить все они, не получив таких… благ, вечной славы, несравненной мудрости. Здесь они подберут ключ к тайнам, которые мир хранил веками, тысячелетиями. К тому, чего никогда не коснется взгляд обывателя и чего не осознает слабый разум.
Здесь, в библиотеке, их судьбы изменятся, а прежние отомрут, как некогда сама библиотека, лишь затем, чтобы возродиться и уйти в тень, где их никто не увидит, кроме Хранителей, александрийцев да призраков непрожитых жизней и брошенных путей.
«Сила не дается даром», – не сказал Далтон. А еще сила не предлагается тому, кто не выдержит ее бремени – об этом он тоже умолчал. Поведал лишь о библиотеке, путях к посвящению и что новичкам теперь доступно – если, конечно, им хватит смелости протянуть руку и взять это.
Кандидаты слушали завороженно, как и положено. Далтон умел вдыхать жизнь в вещи, идеи, предметы. Это был тонкий навык. Настолько тонкий, что даже не казался магией, и это делало Далтона исключительным ученым, да и вообще идеальным наставником для нового курса александрийцев.
Он еще не начал говорить, а уже знал, что все они примут предложение, поэтому просто соблюдал формальности. Александрийскому обществу не отказывают. Не устоят даже те, кто притворяется, словно им не интересно. Далтон знал: они будут драться, зубами и когтями, лишь бы пережить следующий год, и если они столь же тверды и талантливы, какими их сочло Общество, то почти все они выдержат.
Почти.
Мораль истории такова: Бойся человека, выходящего к тебе безоружным. Ведь если в его глазах ты не цель, то наверняка ты сам оружие.
Часть I. Оружие
Либби
Пять часов назад
В тот же день, когда Либби повстречала Николаса Феррера де Варону, она по совпадению поняла, что слово «бешенство» – прежде она никогда им не пользовалась – это единственное мыслимое средство описать чувство, что она испытывает рядом с ним. Тогда же Либби нечаянно подожгла вековые портьеры в кабинете профессора Брикенридж, декана по делам студентов, из-за чего поступление в Нью-Йоркский университет магических искусств и вечная ненависть к Нико сплелись тугим узлом в ее памяти. После этого любые попытки сдерживать себя были тщетны.
Сегодняшний день обещал стать не похожим ни на один предыдущий – если не считать белого каления, – ведь учеба закончится, а значит, дорожки Либби и Нико наконец разойдутся. Больше они не встретятся, разве что случайно. В конце-то концов, Манхэттен не маленький, тут много кому удается избегать друг друга, и теперь Либби с Нико де Вароной работать не придется. Утром она едва не пела от радости, но ее парень Эзра списал это на другие актуальные события: курс она окончила (в паре с Нико, но лучше не думать об этом) с наивысшим баллом, а еще ей предстояло произнести речь на выпускном. Любое признание дорого, однако больше всего Либби манила новизна будущего.
