Рэйна, не убежденная, нахмурилась.
– Это…
– Да, ошибочно. – Как тот же оптимизм, антитеза жизненному кредо Тристана; и все же… – Сама подумай, – повысив голос, сказал он, – зачем подбрасывать нам ложное тело? Чтобы оставить в живых настоящую Роудс. Ради чего еще жертвовать таким объемом магии? – настаивал Тристан, видя, впрочем, что никто не понимает.
Некоторое время все молчали. Прятали глаза, поглядывая исподтишка друг на дружку или в пол.
Тогда, разочарованный, Тристан обратился к Нико.
– Ты бы понял? – резко спросил он. – Если бы ее не стало? Разве ты не заметил бы этого?
Нико моргнул, и в следующий миг они с Тристаном как будто молча сошлись на чем-то. Неуверенно, против собственной воли пересекли некий незримый рубикон.
– Да, – сказал Нико. – Да, он прав. Я бы понял.
Рэйна смутилась, не решаясь возразить. Париса же, напротив, задумалась. Она наблюдала.
– Просто отчаяние заставляет тебя верить ему, – проговорил Каллум. Даже для него это было мелочно; в лучшем случае он без нужды прибег к магии, в худшем – проявил снисходительное высокомерие.
И именно в этот момент Тристан, к собственному потрясению, понял, что на полу могло лежать тело Каллума.
Или даже его.
– Да, – огрызнулся Нико, – я в отчаянии. Но это еще не значит, что мы ошибаемся.
В следующую секунду в комнату вошел Атлас, а следом за ним – Далтон.
– В чем дело? Ч… – Атлас осекся. – Мисс Камали, ваши руки…
Париса опустила взгляд и с отвращением вытерла ладони о рубашку, которая явно принадлежала не ей. Ситуация, сказать по правде, получалась комичной: то, как Тристан больше не видел бойни, которую созерцали – и явно старались выдавить эту сцену из своих голов, – остальные.
Для него это была сплошная ложь, которую нетрудно отвергнуть: пустой сосуд, расписанный кровью. Нечто иное, не-Либби. Чуждое, принявшее знакомую ему форму. Сейчас Тристана занимали оставшиеся в комнате следы чужой, удушающей магии. Отпечатков пальцев он не видел, как и явной подписи. Лишь большая дыра на месте того, чего не хватало, и понимание того, что некая неведомая сила точно знает, где сейчас Либби.
– Это какой-то вид иллюзии, – доложил Атласу Тристан, потому что остальные явно не собирались говорить об этом, не до конца веря ему. – Это не она.
Атлас нахмурился и посмотрел на него с упреком.
– Мистер Кейн, настолько мощная иллюзия потребовала бы…
– Я знаю, чего она потребовала бы, – прорычал Тристан, быстро выходя из себя из-за того, что приходится повторять, – и уверяю вас, это не она.
Никто из класса еще так грубо с Хранителем не разговаривал, но Тристану было плевать. Ему и своих сомнений хватало за глаза, ведь объективно он понимал, как видят его остальные: его логика ущербна, и сам он ведет себя как дурак. Пусть кто-то проник в дом и пронес с собой нечто, это еще не значит, что Либби Роудс жива. Не доказывает это и иллюзия на полу ее комнаты. Неверие – и особенно неверие Атласа – бесило Тристана. Ведь нашелся человек, похитивший Либби и владеющий ресурсами обмануть всех, кроме одного из самых одаренных в мире медитов.
Атлас посмотрел на Тристана, явно сдерживая эмоции. Потом он бегло взглянул на Далтона и отвел глаза.
– Мне нужно связаться с советом правления, – сказал Атлас. – Нужно немедленно им обо всем доложить.
С этими словами он исчез, оставив в дверях одного Далтона. Тот еще какое-то время стоял неподвижно, а потом встрепенулся и последовал за Атласом.
Когда он ушел, все снова погрузились в молчание.
– Нам пора, – сдержанным тоном проговорил Каллум, а вот Рэйна задумчиво нахмурилась.
– Если Роудс мертва…
– Не мертва, – прорычал Тристан.
– Ладно. – Рэйна посмотрела на него скучающим взглядом. Так она выражала снисходительность и вместе с тем недоверие. – Значит, она не мертва. И что это дает?
Никто не ответил. Париса пристально следила за Тристаном краем глаза. Вот, и она ему не верит. Пускай.
А Каллум, интересно, верит? Поверил бы?
Впрочем, это направление для Тристана закрылось. Даже не будучи эмпатом, он знал, что Каллум на него больше не ставит и впредь Тристан ему не нужен.
Остальные же вокруг – как всегда безразличные к его личному горю, – продолжали размышлять вслух.
– Зачем кому-то убеждать нас в смерти Роудс? (Нико.)
– Вопрос в том, почему Роудс и почему нас? (Париса.)
– Да какая разница?
Последовавшая тишина означала, что ответить никто не может. Хуже того, стоило Тристану вновь прибегнуть к своим чувствам, как у него в голове будто вспыхнуло солнце мигрени. Мышцы все еще ныли и пульсировали от боли, прихваченные остатками магии Каллума.
Тристан не удивился бы, увидев на себе ее отметины, как какие-нибудь синяки.
– Пойдем отсюда, – сказала наконец Париса, снова вздрагивая и отворачиваясь от тела на полу. – Насмотрелись уже.
Она развернулась и вышла из комнаты, а следом за ней, нерешительно, и Нико. Рэйна, чуть более уверенно, посмотрела испытующе на Тристана, потом на Каллума и тоже удалилась. Стоило же Каллуму с Тристаном остаться в комнате наедине, как позабытое напряжение вернулось. До Тристана дошло, что ему следовало бы ожидать чего угодно, однако признание в этом самому себе уже казалось ему началом конца.
– В крике было кое-что еще, – произнес Каллум, не отрывая взгляда от тела, оставленного вместо Либби. – Это был не страх. Больше похоже на гнев.
Спустя миг тишины Каллум пояснил:
– Из-за предательства.
Какая тонкая ирония. Настолько тонкая, что Тристан не сразу обрел дар речи.
– В каком смысле?
– В таком, что она знала того, кто это с ней сделал, – уверенно и потому механически произнес Каллум. – Это был не чужак. И…
Он осекся, и Тристан, подождав, спросил:
– …и?
Каллум пожал плечами.
– И, – договорил он, – это кое-что значит.
Многое Каллум просто не договаривал, но учитывая, что Тристан вроде пытался убить его, развивать тему он не собирался. Остатки магии, какой бы она ни была и кому бы ни принадлежала, начали тем временем распадаться. Уже и комната казалась какой-то порченной, нездоровой, словно чем дальше уходил от своих чар создатель, тем быстрее они отмирали. С каким бы намерением их ни применили, они обратились ядом.
И поразили все вещи в комнате.
– Почему ты не сказал другим? – спросил Тристан, и вот теперь Каллум скривил рот в некоем подобии недоношенной улыбки, словно чуть ранее он едва не рассмеялся, но смех так и застрял у него в глотке в ожидании другого момента.
