– Ты ведь за дуру меня не держишь? – сказала она. – Я вот тебя дурой не считаю.
– Ну, спасибо, – ответила Париса, утонченно, как она это умела, ощетинившись, – но у тебя что, есть какие-то доводы против или ты просто к веселью не восприимчива?
– Мне дела нет до твоих развлекушек. Просто не люблю бессмысленные действия. Они не вызывают доверия. Как и ты сама.
Париса громко вздохнула.
– Тебе вроде бы пора с детишками играть.
Рэйну возмущало снисходительное отношение к Либби и Нико, хотя сильнее возмущали разговоры о том, чтобы разделить этих двоих, или предположения (которые шепотом высказывал Каллум), будто одного терпеть куда проще другого. Рэйне эта пара казалась системой из двух звезд, в которой обе звезды удерживают друг друга в поле взаимного притяжения и потому не гаснут. Рэйна даже не удивилась, выяснив, что Нико правша, а Либби – левша.
– Отрицай сколько влезет, но эти двое доказали свою ценность. Ты вот какой вклад сделала?
– А ты? – огрызнулась Париса. – Ты же ученый. Можешь двигать науку и без Общества.
Сказала представительница древнейшей профессии.
– О, как мило, – отозвалась она, услышав презрение, которое Рэйна почти не скрывала. – Вот, значит, как ты обо мне думаешь? Алчный суккуб, которого надо приволочь к судьям?
– «Суккуб» звучит куда лестнее, чем то, что было у меня на уме, – ответила Рэйна, и Париса закатила глаза.
– Слушай, ты, может, не замечаешь, но я-то вижу твою потребность пожалеть меня. Мило с твоей стороны. И совершенно излишне. – Париса плотнее сжала губы. – Каллум меня не наказывает, он пытается меня победить, но у него не выйдет. А если разрываешься между нами, не понимаешь, кого выбрать, то послушай: знай ты то же, что и я, предпочла бы меня ему в любой ситуации.
– Ну так раскрой нам, что тебе известно, – рассердилась Рэйна, поверив ей лишь наполовину. – Раз ты его так сильно ненавидишь?
– Ненависти нет. Я вообще к нему ничего не испытываю. Да и ты, если бы знала, что для тебя хорошо, последовала бы моему примеру, – предупредила Париса, а калатея в горшке в углу задрожала от дурного предчувствия. – Ну, мы закончили?
Да… Нет… В некотором смысле Рэйна получила желанный ответ: Париса и правда гонится за Далтоном, а еще у нее зуб на Каллума. Однако причины всего этого по-прежнему не давали покоя.
К несчастью, то же было видно и Парисе.
– Заешь, почему я для тебя загадка? – ответила она на мысли Рэйны и, подойдя ближе, понизила голос: – Ты думаешь, будто раскусила меня. Думаешь, будто встречала подобных мне прежде, но ты понятия не имеешь, кто я такая. По-твоему, я – это моя внешность? Мои амбиции? Ты даже близко не можешь вообразить сумму всех мои составляющих. Искать будешь – не найдешь, пока я сама все не покажу.
Так легко было бы сейчас ввязаться в спор, но ведь именно этого Париса и добивалась, а что еще хуже, настолько сильных телепатов Рэйна прежде не встречала. И это выбивало из колеи. Дело, видимо, было в образовании: Рэйна считала мысли абстрактными и бесформенными, поэтому большинство телепатов могли их прочесть, а вот уже истолковать – нет. Да и тех, кто мог, легко получалось спровадить из головы.
Невесомая, магия Парисы не внедрялась, она впитывалась. И Париса была права: Рэйна не видела ничего.
– Не надо мне завидовать, – прошептала ей на ухо Париса. – Лучше бойся меня.
И она, пойдя дальше по коридору, исчезла из виду.
Париса
Она всегда могла определить, в какой части дома сейчас Далтон. Во-первых, его окружал плотный кокон магии: клубки заклинаний, которые возникали, вспыхивая подобно пламени. Во-вторых, он не так хорошо защищал свои мысли во время работы, а работал он обычно один. Один он вообще оставался довольно часто, если только не прогуливался по территории поместья в компании Атласа, как-то наставлял их шестерых или работал с другими членами Общества, когда те приходили в особняк по особым проектам. Да, он умел защитить свои мысли, но все же бывали времена, когда даже Далтон Эллери не мог не пустить Парису к себе в голову.
Ночью спал он мало; она слышала, как гудят его мысли, сосредоточенные на вещах, которые с расстояния разобрать не получалось, пока она не расслышала то, в чем уже не могла ошибиться.
Париса.
Почему секс? Он был так незатейливо безэмоционален, первобытен. Напрямую возвращал к основным импульсам. И хотя в самый разгар действия мысли не оформлены и аморфны, когда бурлит такая химия, защитить их не так-то просто. Хороший секс никогда не бездумен; сосредоточенность не пропадает, она лишь переходит на другой уровень. Париса знала это, ведь она хорошо освоила свое ремесло, и с первого же поцелуя Далтон стал бы ее: она отомкнула бы замочек его разума, и больше он от нее запереться бы не сумел.
После секса Париса держалась бы от Далтона на расстоянии, но за лето он успел бы намечтаться. Он думал о ней все чаще, и она допускала все более интимные мысли о нем, просчитывая, где станет ласкать его, целовать и покусывать в первую очередь. Теперь ее присутствие приводило его в трепет; она наклонялась к нему, когда он что-то объяснял, наполняла воздух ароматом своих духов.
Он знал, чем она живет, как знал, чем живут остальные. Он изучил ее навыки, ее историю. А значит, понимал, что, когда она, проходя мимо по лестнице или коридору, задевала его руку своей, это было всего лишь верхушкой невообразимо огромного айсберга. Однажды Париса налила себе бокал и неподвижно устроилась в противоположном от Далтона конце комнаты. Молча пригубила шампанское, давая вкусу разлиться на языке. Она ощущала вибрацию мыслей Далтона, напряжение в воздухе, не позволяющее ему сосредоточиться: он восемнадцатый раз перечитывал одно и то же предложение.
Сегодня Далтон был в читальном зале один. К своей чести, он не вздрогнул от неожиданности, увидев Парису, но еще ему хватило ума не выдать и своего облегчения.
– Не стоит, – предупредил он, откидываясь на спинку стула. Правда, не уточнил: приходить сюда или приближаться к нему. Однако Париса пришла и приблизилась. Спорить он не стал, никак не выдавая даже намека на несогласие. В настоящий момент его разум был как запечатанное хранилище.
Париса по опыту знала, что долго он не продержится.
– Выглядишь усталым, – сказала она, приближаясь и проводя пальцами по деревянной столешнице. Коснулась уголков книг, кожей ощущая мысли на самой поверхности его разума. Провела рукой по предплечью Далтона, скользнула к плечу и задержалась там на мгновение, а он закрыл глаза. К тому времени они сталкивались уже бессчетное количество раз; жесты эти были невинны, но память делала половину работы.
– Что-то не так?
– Тебе не стоит здесь находиться. – От краткого прикосновения кожа Далтона покрылась мурашками. Не все зависело от телепатии.
– Я думала, что правил нет.
