Но чем сильнее он к ней присматривался, тем туманнее она становилась.
Как-то ночью ему не спалось, и он сел по-турецки на кровати, желая проверить зрение. Смотрел он, само собой, не обычными глазами; он использовал другую форму зрения, которую считал магической, хотя в том, как называть ее, пока не продвинулся. Чаще всего, сосредоточившись, он начинал видеть крошечные частицы вещей, нечто вроде пылинок, а присмотревшись к одной, мог проследить ее траекторию. Иногда удавалось выделить из нее нечто – настроение, принимавшее форму цвета, вроде ауры, вот только это не было аурой, просто Тристан еще не научился давать таким вещам имена. Он не слышал реальность, не ощущал ее запаха и, уж конечно, не чувствовал вкуса. Он, скорее, разбирал ее, слой за слоем, изучая, как модель.
Реальность, как и большинство вещей, подчинялась логике. Взять, к примеру, очаг. Осень быстро приближалась, неся холода, и вот Тристан задремал под танец света и теней, под запах пламени, которое согревало комнату, и под шорох золы. Он знал, что это огонь, потому что он соответствующе выглядел и пах. Тристан по опыту знал: если сунуть туда руку, то можно обжечься. Ведь когда-то ему так сказали, и он сам убедился в этом множество раз.
Но вдруг это был не огонь?
Этот вопрос и не давал Тристану покоя. Не о самом огне, но обо всем. Очень даже экзистенциальный кризис получался: Тристан больше не видел разницы между истинным, объективно истинным, и тем, что он только считал таковым, однажды кого-то послушав. Со всеми ли это происходит? Мир некогда был плоским; то есть люди верили в это, и потому в коллективном сознании он оставался таким до определенного момента.
Или же он правда был плоским?
Мозг взрывался, и когда в дверь постучали, Тристан даже не задумался, кого это нелегкая принесла в такой час, а просто махнул рукой, и дверь открылась.
– Чего? – по-тристановски спросил он.
– Отключи катаклизм, будь добр. Ночь же на дворе, – по-парисовски сказала Париса. Она была полностью одета, разве что… немного помята. Тристан присмотрелся к ней, нахмурив брови, а она вошла, прикрыла за собой дверь и привалилась к ней.
– Тебя явно не я разбудил, – высказал предположение Тристан, рассчитывая, что Париса заглотит наживку и все объяснит.
Однако Париса не клюнула, чему он, впрочем, не удивился.
– Нет, не ты меня разбудил. Но вообще мог бы и успокоиться, – сказала она и отошла от двери.
В свете луны Тристан разглядел у нее на лбу тревожную морщинку. Какую бы мину Париса ни состроила, все они были достойны висеть в Лувре, и Тристан не первый раз задумался о том, как же выглядели родители Парисы, если уж ей самой от природы досталась такая потрясающая симметрия.
– Вообще-то, мои предки не так уж и привлекательны, – сказала Париса. – И технически у меня лицо не симметрично. – Помолчав, она добавила: – Титьки уж точно.
– Я знаю. – Не то чтобы он заострял на этом внимание, просто решил напомнить: он был в том положении (точнее, в позе или даже позах) и все видел. – И что же это? Тщеславие? Или смирение?
– Ни то, ни то. Красота – ничто. – Она отмахнулась от вопроса и, мягко приблизившись к его кровати, присела на краешек. – Восприятие у людей несовершенно. Они опираются на стандарты, которые им вдолбила культурная пропаганда. Никто уже не видит вещи такими, какие они есть. Восприятие мешает.
Ну очень в тему, мрачно подумал Тристан. Возможно, Париса поступала так намеренно, однако в данный момент ему было плевать, в каких его мыслях она копается, а в каких нет.
– В чем дело? – спросил он – Видно же, что тебя что-то тревожит.
– Так, узнала кое-что. Вот и думаю теперь… – Она рассеянно побарабанила пальцами по коленке. – Не уверена, что тебе пойдет на пользу, если я расскажу.
– На пользу? Мне?
– Что ж, ты прав, это тебе не нужно. Тебе это не понравится. – Она присмотрелась к нему, сощурив глаза. – Нет, нельзя тебе говорить. Но, как это ни печально, я очень хочу, чтобы ты мне доверял.
– Вряд ли тебе знакомо это понятие, – заметил Тристан, намекая на то, что в этом он просто уверен. – Оно очень редко строится на пустом месте. Поправь меня, если ошибаюсь, но ты просишь мне слепо довериться твоему суждению, несмотря на то, сколько всего ты от меня утаиваешь?
– Я вижу все, что у тебя в голове, Тристан, – напомнила ему Париса тем же тоном, каким он рассуждал об их близости, разве что более уверенно. Она же изучила его в подробностях, тогда как ее натура его просто занимала. – Тебе это не понравится.
– А, как чудесно, – пробормотал Тристан. – Даже снисходительная, ты прекрасна.
Она придвинулась поближе, и он уловил слабый аромат духов. Причем не только ее. У Парисы был свой собственный, отличительный – целый спектр цветочных запахов, но сейчас к нему примешивались нотки туалетной воды, мужской мускусный запах с оттенком дымка, от которого Иден, бывшая невеста Тристана, к своей чести, всегда тщательно избавлялась. Иден Уэссекс, может, и не знала, что Тристан ее иллюзии насквозь видит, но прелюбодейкой была осторожной. В этом заключалась – и Тристан, кстати, так и не изменил своего мнения – одна из ее главных сильных сторон.
– Это Общество, – сказала Париса, возвращая его назад к теме разговора, – совсем не то, чем я его считала. В одном они там точно лгут.
Снова подняло голову неуютное чувство сопротивления. И снова эти муки: Тристан хотел верить, что Общество даст ему силу, которую в иных условиях больше никто не дал бы, даже снизойди Джеймс Уэссекс до этого. И вот теперь Париса снова качнула чаши весов, зарождая в Тристане неубиваемое сомнение.
– Вряд ли с этим можно что-то поделать, – коротко заметила она. – Пока что. Но думаю, стоит узнать, на кого мы работаем.
Тристан нахмурился.
– Ты про Атласа?
– На него ли? – Она выдала волнение, поджав губы. – Думаю, мне надо поискать кое-какие ответы, а ты тем временем будь осторожен.
Тристана уже порядком достало выражать одно лишь недоумение, но поделать он с этим ничего не мог.
– Я?
– Каллум тобой вертит. Не знаю, делает ли он это при помощи магии, но ему от тебя что-то нужно. И ради этого он тебя хочет ослепить.
– Я не девица в беде, Париса. Меня спасать не нужно.
Этим он, к вящему разочарованию своей тщеславной стороны, только позабавил ее.
– Вообще-то ты именно такой, Тристан. – Париса коснулась его щеки. – Я же знаю, ты Каллуму не доверяешь, – пробормотала она. – И мне кажется, именно это он против тебя и использует. Раскрывает перед тобой свою реальность в расчете на то, что откровенность привлечет тебя, но ты ведь его не слушаешь, правда, Тристан? Ты глух к тому, что он такое, даже когда он говорит тебе это в лицо.
Тристан напрягся.
– Ну, не доверяю я ему, и что с того?
