– Порой ты наверняка думаешь, что проще было бы не существовать, – заметил Каллум.
Париса молча потупилась. Ее замшевые туфли, как всегда модные, пропали под дождем за считаные минуты. Волосы, потеряв объем, безвольно лежали на плечах, однако ее это нисколько не портило. Еще ни разу Каллум не видел, чтобы блеск в глазах женщины тускнел вот так, одновременно сохраняя яркость. Затравленный, он лишь подчеркивал ее красоту. Никогда Париса не выглядела столь милой и сломленной. С ней гроши казались богатством, горой самоцветов.
– Они причинили тебе боль? – спросил он.
Париса медленно подняла полный отвращения взгляд.
– Кто?
– Все.
Париса на миг прикрыла глаза и покачнулась, выдавив еле слышное:
– Да.
Каллум убрал капли воды с ее щек и с губ. Нежно и мило, в знак утешения поцеловал складку у нее между бровей.
– Больше они тебе ничего не сделают, – сказал он, отступая, оставив ее стоять одну у края крыши.
Ее пламя уже почти не горел о, трепеща крохотным огоньком и грозя вот-вот погаснуть. Какая странная штука – дождь, под ним все кажется таким унылым. У лондонского это получалось естественно, по-своему: серая хмарь навевала впечатляющее одиночество, которое сейчас окутало Парису. Пропитанная им, она оставалась последним источником света.
А ведь они могли подружиться, Каллум был бы не против. Но вместо этого сейчас смотрел, как Париса оборачивается в сторону садов и смотрит на окружающие дом земли. Не отрывая от них пристального, немигающего взгляда, дрожа на ветру, она взялась за ограждение. Она была опустошен а, и в ней вряд ли что-то вспыхнуло бы. Так, пшикнула бы напоследок искорка, и все.
Изоляция – оружие грозное, а уж вынужденная – тем паче.
Каллум хотя бы воздал Парисе должное, проводив взглядом, когда она перелез ала через перила. Она же, к своей чести, колебалась недолго, потому что была не из тех, кто отменяет решения. Каллум почти гордился Парисой и ободряюще смотрел в глаза, не отвращенный ее выбором.
Когда Париса упала, Либби ахнула.
Неудачница, подумал про себя Каллум. Он и забыл, что остальные тоже здесь, сосредоточенные на эмоциях Парисы, поглощенные ими, как волнами. Она была такой милой, а ее печаль – такой чистой. Ничего чудеснее ее боли Каллум не пробовал.
Он обернулся к остальным и при виде выражений на их лицах ощутил, как в груди распускается тревожное ощущение сумбурности.
– Нет! – истерично выпалила Либби. – Нет, нельзя же… что…
– Почему ты их не остановил? – Нико набросился на Далтона, который, остолбенев, мотал головой.
– Час еще не прошел, – ответил он, откровенно ошарашенный.
– Спятил? – бросил ему Тристан, явно не в силах подобрать слова. Он вытаращился сильнее всех, но какие из эмоций принадлежали ему, Каллум определить затруднялся. От Тристана исходило сразу несколько флюидов: грусть, недоумение и, наконец, недоверие.
«А-а», – кривясь, подумал Каллум и, подняв взгляд, заметил позади остальных улыбающуюся Парису.
– Время просыпаться, – сказала та и щелкнула пальцами.
Миг – и все вернулись в раскрашенную комнату. Совершенно сухие, они стояли неподвижно.
Как будто не сходили с места.
– Я же просил, без астрала, – раздраженно напомнил Каллум, но Парисе должное отдал. Он ничего не заподозрил: она не упустила ни одной детали дома, да и дождь стал милым штрихом.
– Значит, мне надо умереть? – хмыкнула Париса. – И, кстати, не выходили мы в астрал. Просто заглянули кое-кому в голову.
– Кому?
– Нико, – сказала Париса, и Нико испуганно моргнул. – Прости, – неискренне извинилась она.
Каллум запоздало сообразил, почему она начала их шахматную партию с такого простенького вопроса. Дело было не в ответе, она хотела отвлечь внимание. Каллум ожидал агрессивного выпада, и она использовала это как рычаг, немедленно сместив внимание группы в сторону Нико. Париса атаковала Каллума, позволив ему думать, будто преимущество за ним.
Вот умница, мрачно подумал Каллум.
– Ты легкая мишень, Варона. Наивный, – объяснила ему Париса. – Твои стены самые проницаемые.
– А, ну спасибо, – ответил Нико, хотя сам таращился на нее с недоверием, как на призрак.
– Час вышел, – объявил Далтон, глядя на наручные часы и облегченно выдыхая. – Хотя я не уверен, кого объявить победителем.
– Каллума, разумеется, – ответила Париса. – Он же колдовал больше. Я еле за ним успевала, – добавила она, оборачиваясь.
– Вот как? – спросил Каллум, и Париса дернула уголками губ.
– Точно. Я могла бы поместить тебя туда, где ты не можешь навредить мне, но ты все же победил. Сломал меня, не так ли? Значит, и выиграл.
От нее, однако, исходили флюиды триумфа: тошнотворные и зловонные, прогорклые и гнилостные. Победа перезрела в ней и уже бродила. Париса была как мертвенность, укоренившаяся на плодородной почве и возрождающаяся на широком поле его победы. Он действительно сломал ее и в этом не сомневался. Она правда погибла, пусть и не в телесной форме. И все же это она сама позволила Каллуму разбить себя, не сомневаясь, что он клюнет. Неудивительно, почему не отбивалась. Она показала чистую правду о себе, но дав Каллуму воспользоваться своей слабостью, заставила и его раскрыться слишком сильно. В конце концов, она в телепатию умела и особенно понимала: если что-то посеять в уме, этого уже не забыть.
Каллум осознал ошибку: он стремился доказать свою силу, но сила никому не была нужна. Только не такая. Сила – удел машин и чудовищ; прочие не полагаются на безупречность и совершенство. Людям хотелось человечности, а значит, он должен был проявить слабин у. Тристан отводил взгляд, и Каллум понял, что проиграл Парисе, но это был лишь первый раунд. В следующий раз он даст дымовой завесе того, кем он предстал сегодня, рассеяться.
– Каллум так Каллум, – произнес Далтон, оборачиваясь к остальным. – Никто не хочет пересмотреть увиденное?
– Нет, – равнодушно ответила Рэйна, в кои-то веки говоря за всех, и Каллум скривился, заметив нечто вроде сочувствия в ее взгляде, когда она посмотрела на Парису.
Придется ему убедить их, что и у него есть слабости. Может, в это и захочет поверить всего один человек из пяти, но Париса показала, что и этого достаточно.
Если один человек во что-то поверит, его уже не сдержать.
Тристан
Все началось с вопроса.
– Как думаешь, что нам делать? – спросил Тристан у Парисы, лежа на полу раскрашенной комнаты, пока к ним не присоединилась Либби. Париса заявилась к нему на квартиру в Лондоне и уболтала вернуться в особняк пораньше – якобы желая обсудить гостей из Форума и их предложения, хотя никакой беседы пока еще ни в каком виде не состоялось.
