– Знаю, – ответил он и снова заплакал. Мы держались друг за друга, раскачиваясь из стороны в сторону, пытаясь утешить.
И Франсис заставил себя быть сильным – ради нас обоих.
– Так, нам и правда нужно собраться! Мы это переживем. Ты и я. Как и всегда.
Он держал меня очень крепко.
Далеко к западу, в Аволи, Рейлану недавно исполнилось восемнадцать. Теперь он мог участвовать в Играх и как раз готовился к всенощному бдению, медитации на вершине обелиска, установленного на возвышавшемся над лесом кургане. Его окутывало бледно-голубое Пламя Аналакса, которое вечно плясало на мраморной поверхности обелиска, а на востоке небо все еще освещал свет недавно зашедших солнц. Глаза юноши были закрыты, но Пламя давало возможность чувствовать все происходящее, поэтому Рейлан знал о приходе Авалона еще до того, как молодой воитель поднялся по склону и остановился на краю плато, с изумлением разглядывая юношу. Пламя показывало три возможных следствия этого визита: одиночество, смерть и любовь.
Рейлан чувствовал, как Авалон подходит ближе, и почти видел его голубой кожаный килт, свободную тонкую рубашку, золотисто-рыжие волосы, спадающие на плечи, красивое лицо и ясные голубые глаза. Вот он уже почти на расстоянии вытянутой руки, на самом краю рва, окружающего обелиск. Авалон прочитал надписи на всех его сторонах:
Войди один, и Пламя озарит,
Что будущее для тебя таит.
Вошедшие вдвоем – его поймут,
Вернутся как один – иль не уйдут.
В молчании он стоял там, изучая лицо Рейлана, а небо становилось все темнее, и вот уже на нем перемигивались первые звезды. Пламя, казалось, разгорелось ярче и стало синéе; три луны одна за другой поднялись над горизонтом, а Авалон все стоял не шевелясь. Лишь незадолго до первого проблеска зари он улыбнулся и вытянул вперед правую руку, почти коснувшись пальцами Пламени. И тут же одиночество стало невозможным. Остались только смерть и любовь.
Не открывая глаз, Рейлан улыбнулся и протянул руку из Пламени. Их пальцы соприкоснулись. Авалон подался вперед, наклонившись надо рвом, и они смогли взяться за руки. Пламя заструилось по протянутой руке Рейлана, достигло Авалона и заключило его в кокон. Так началось Откровение: оба открывались друг другу. Всё или ничего. Последнее испытание. Оба знали: выжить в Пламени Аналакса можно, только если пройдешь его.
Когда первый луч первого из двух солнц рассек алые небеса на западе, Рейлан впервые за это время открыл глаза и с любовью посмотрел на Авалона. Перед ними все еще лежало два будущих. Оттолкнувшись от обелиска, он качнулся вперед, доверяя Авалону перетащить себя через ров. И Пламя оставило обоих в ту секунду, как обнаженная грудь Рейлана коснулась тела Авалона, который тут же обхватил его рукой, не давая упасть назад. Так они и стояли, вглядываясь в глаза друг другу, пока Авалон не заговорил наконец. Его голос звучал в морозном утреннем воздухе немного хрипло, но после этих слов еще одно будущее растаяло в небытии.
– Я всегда твой.
Откуда приходит завтра
Пока я лежал без сна ночью, мое подсознание решило вызвать к жизни совершенно не имеющий отношения к происходящему факт: почти 13,8 миллиарда лет Вселенная была умопомрачительно скучна. Великолепна. Но скучна до потери сознания.
Я же хорошо знал, что происходило. Так зачем тратить время на эти мысли? Да, все началось с Большого взрыва, да, потом был очень впечатляющий перерыв, а потом на дальних рубежах одной совершенно непримечательной спиральной галактики, настолько далекой от места основных событий, насколько возможно, возле звезды среднего возраста образовалась некая планета. Она была просто огромным куском камня: одним из 100 000 000 000 таких же кусков в этой галактике, одной из 170 000 000 000 ей подобных.
Мое сознание, как и всегда, отозвалось на образ необъятных просторов космоса и того, насколько незначительно при сопоставлении с ним человечество. Увлеченный наукой, описывающей их, мой мозг не мог не завершить историю. Пока на небесах кто-то играл планетами в бильярд, в наш с вами каменный шар что-то врезалось. Так появилась Луна. Вулканы породили воду, вода – простейшие организмы, кислород, а потом – сложные формы жизни. Вы, возможно, ожидаете, что на этом куске космической скалы их ожидает интереснейшее будущее. Вы ошибаетесь.
Вот оно! Вот к чему шла эта цепочка размышлений! Я начал понимать, почему проснулся посреди ночи и начал думать о Вселенной, а не о собственном мире, который разваливался на части. Теперь такой ход мысли уже казался многообещающим. И я позволил мозгу делать свое дело. Несмотря на безудержное празднество жизни, запустившее эволюцию и давшее начало разумным существам, обстоятельства были сильнее. Примерно шестьдесят шесть миллионов лет назад динозаврам не удалось избежать вымирания из-за врезавшегося в Землю астероида, а семьдесят шесть тысяч лет назад люди ничего не смогли поделать с супервулканом, который едва их не уничтожил.
Да! Вот он, ключ! Беспомощность. И для первых, и для вторых будущее просто наступало. По сей день эта модель неумолимого и неизбежного грядущего, которое лишь иногда меняется непредсказуемо, остается традиционной для всего нашего необъятного космоса. Если очень кратко и мягко описать место, откуда приходит завтра, можно сказать, что там невероятно, мучительно скучно. Так было всегда – за исключением одного случая примерно пять тысяч лет назад. В тот день произошло одно из редчайших событий во вселенной – произошло на Земле.
Это был момент, когда наша незначительность в масштабах Вселенной впервые оказалась под вопросом, как и незначительность каждого отдельного индивида. Мы называем его рассветом цивилизации. Но все гораздо серьезнее: в ту минуту будущее вдруг стало увлекательным, потому что впервые в истории человечество восстало против судьбы и победило. Пещерные люди могли попытаться повлиять на свои жизни. Но они не в силах были изменить ход истории для всего человечества, как это сделали, например, древние египтяне.
Так вот что нужно! Положиться на силу, которую приносит знание. Вспомни, те первые цивилизации показали: один человек может случайно изменить все – и перемены повлияют на тех, кто придет следом. С того великого исторического поворота каждый человек от рождения получал право изменить мир.
На минуту я снова почувствовал, как меня наполняет сила. Я снова позволил себе поверить: перемены возможны. К своему шестидесятому дню рождения я в целом понял, чтó для этого необходимо, и идея все еще нравилась мне не меньше, чем в шестнадцать.
Однако, на мгновение вспыхнув в холодной ночи, тлеющие угли моей веры в себя снова погасли и все рассуждения снова стали выглядеть неуместно для человека, лежащего в постели в два часа ночи. Сна у меня было ни в одном глазу. И все же спустя всего несколько часов после того, как я разрыдался перед Франсисом, жалость к себе уже не захлестывала меня волнами (хотя я определенно чувствовал ее пальцами ног и готов был в любую минуту соскользнуть обратно в пучину при малейшем напоминании, а мозг исполнительно подсказывал, что сейчас самое время оставить всякую надежду).
