Со Стивом мы подружились недавно: он работал в лондонском филиале DXC и настолько увлекся моей идеей, что даже раздобыл себе где-то древний экземпляр «Промышленных роботов».
– И, мне показалось, Джерри говорил о возможностях стратегического партнерства?
– О, это было бы прекрасно! Если у Фонда появятся настоящие спонсоры, наше видение уже никто не оспорит. Мы сможем расслабиться. Если в него вложится какая-нибудь корпорация, все изменится; наши с тобой усилия и жертвы будут не напрасны. Они присоединятся к нам как хранители пламени…
– Вот черт!
– Что такое?
– Я забыл сказать совету, насколько этот самый совет получился разнообразным.
– В каком смысле?
– Ну, нас же восемь человек, так? Обычно в такой ситуации все представляют себе восемь белых гетеросексуальных мужчин. Но среди нас всего один такой! Круто же, правда? Я хотел предложить, чтобы мы в протоколах обозначали его как Талисмана…
Какими будут ваши последние слова?
– Представляешь, какая роскошь: я могу выбрать свои последние слова! – с энтузиазмом сообщил я Энтони. – У каждого должен быть такой шанс!
Ларингэктомия была уже неизбежна, поэтому мы нарушили сложившуюся за полвека традицию и решили не дожидаться личной встречи и не обходиться перепиской, а привести нашу дружбу в соответствие с реалиями XXI века и созвониться по видеосвязи в WhatsApp. Я сидел в кабинете. У Энтони в Чикаго было раннее воскресное утро, и он встречал его в своей роскошной квартире на сорок восьмом этаже. Из окон ее открывался (как я мог заметить по смазанной во время переключения картинке) умопомрачительный вид на город и озеро Мичиган вдалеке. В итоге Энтони поселился в паре кварталов от места, где мы оба останавливались в 1976-м.
– И ты уже решил, какими они будут?
– Конечно! Это довольно очевидно…
То ли это и правда было совершенно очевидно и не стоило времени на обсуждение, то ли Энтони оказался слишком тактичен, чтобы уточнять.
– «Pure Imagination» в исполнении твоего синтезированного голоса звучит отлично. Я таким его и помню: приятный, но непоставленный.
– Франсис сказал – получилось похоже на Анджелу Лэнсбери в «Красавице и чудовище»…
– Скорее на Рекса Харрисона в «Моей прекрасной леди»! Но ты лучше расскажи, как у тебя дела.
Я совершенно забыл, что в прошлый раз мы с Энтони встречались еще до появления симптомов БАС. Теперь я едва мог говорить и он видел меня прикованным к креслу, парализованным. Однако превосходное воспитание, полученное еще в Уимблдоне, не позволяло ему напрямую отметить ухудшение моего состояния.
– Должен тебе сказать, я обнаружил в параличе несколько несомненных плюсов. Особенно хорош массаж: почти два часа в день! Это прекрасно. А душ! Да ни с одним фараоном так не нянчились. Я будто отправляюсь на самую роскошную планету спа на Млечном Пути.
Мы немного поболтали о новом саде с деревянной платформой, придуманном Франсисом, чтобы я снова мог наслаждаться тенью пальм. О даме, которая хотела поставить оперу, пригласив исполнителей с искусственными голосами. И о том, что я почти закончил книгу.
– Я тебе больше скажу, мы недавно продали права на ее экранизацию кинокомпании, получившей «Оскар» в номинации «Лучший фильм» за картину «Король говорит!».
– Ничего себе! А они точно понимают, что первый в истории настоящий киборг – гей?
Весь наш разговор крутился вокруг таких же бесконечно важных глупостей, как и в тот солнечный майский день на другой планете и в другое время, в день, когда мне было шестнадцать.
– Поговорим снова, когда я стану киборгом!
– Задай им жару! Обнимаю…
Та ночь была долгой. Я привык к лету, и октябрьские сумерки, казалось, спускались невообразимо рано, а я все лежал без сна, пока на горизонте не появилась довольно бледная полоска встающего без энтузиазма солнца. Непривычная кровать и звуки тоже мешали уснуть. Я думал. Прислушивался к размеренной и тихой ночной жизни сотрудников больницы, в которой рефреном повторялись визиты сиделки; она проходила в смежную с моей палату, чтобы проверить показатели приборов. Иногда погружаясь в сон, я вскоре просыпался от резко подскочившего адреналина, вспоминая, чтó должно вот-вот произойти. Лучше бодрствовать: выспаться я успею потом.
Это был первый раз за пару лет, когда у меня появилось время по-настоящему подумать. Его не выпадало с того момента, как я сам поставил себе диагноз. Теперь мне ничего не нужно было делать, только ждать. И размышлять, пока вокруг снова не закипит бурная деятельность, призванная подготовить меня к визиту хирурга-отоларинголога Филиппа. Удивительно, но несмотря на то, что ему предстояло разрезать мое горло от уха до уха и извлечь голосовой аппарат, я чувствовал себя спокойно.
И я поймал себя на мыслях о том, какова же Философия Жизни Питера, в какой системе верований мое подсознание находило убежище в минуты волнений и во что я, нерелигиозный, верил на самом деле.
Этот ход мыслей был не нов: основные неписаные правила я определил несколько десятков лет назад. Просто много лет у меня не было возможности как следует их обдумать. Теперь, не имея других занятий, я лежал на больничной койке и размышлял о космосе.
По сути своей плавание по жизни очень просто: нужно только отстроить курс по нескольким всемогущим неписаным правилам, тем, которые доминируют над остальными и управляют вселенной. К счастью, этих правил – законов вселенной – всего три, остальное – нюансы.
1. Наука – единственный путь к магии.
2. Люди важны, потому что нарушают правила.
3. Любовь рано или поздно побеждает.
Благодаря Закону логики и любви (тому самому, о котором я рассказывал Энтони в междугороднем автобусе, – «Истинная любовь всегда побеждает логику»), Третий закон вселенной – самый важный, самый могущественный. Единственный, что правит всеми
[19].
Эти три закона дарили мне невероятную силу и утешение. Более того, вернувшись к ним после долгих лет пренебрежения, я понял, что за это время взрастил невероятно глубокую веру в них.
Для начала, напомнил я себе, я целиком и полностью верю в науку. Не в ее всеведение, но в ее развитие. И, в отличие от догм, она постепенно все меньше и меньше ошибается. Я сказал себе: «Если что-то способно улучшить мою жизнь с БАС, то это наука». Особенно здорово замечать, как она, раздвигая горизонты познания, исследует все более невероятное, невозможное, волшебное – и реальное, не менее реальное, чем остальное. Когда-то мне довелось объяснять учителю искусств, чем так привлекательна наука: даже когда ты выясняешь, как работает эта магия, она не перестает быть магией.
