– Своего брата, – припоминаю я. – Ялаенги создали армию губителей душ в эпоху завоеваний. Об этом я должна была узнать?
Наконец он реагирует на мои слова. На миг безэмоциональная маска спадает, и я вижу злость на его лице. Затем Бездушный снова становится безмятежным, глядя на меня с иллюзорным спокойствием.
– Империя утверждает, что я сошел с ума во время битвы против тенеблагословленных и разом убил всех: и друзей, и врагов. Как бы они ни лгали, правда не так уж далека. А рассказывают ли они, почему я всех убил?
В моей памяти тут же оживает картина пустых казарм, которые я не так давно видела в Храме света, и вся та боль, что до сих пор живет в тех стенах.
– Нет, – говорю я честно. – Говорят лишь о том, что твоя магия стала слишком сильна для твоего разума.
Он сухо, натянуто смеется.
– Я никогда особо не любил империю, – отвечает Бездушный. – Ньювалийцы захватили мой город еще до того, как я родился, однако некоторые тогда помнили времена без контроля империи. Мой младший брат мечтал о великой жизни, какую нельзя вести в маленьком городке. Он мечтал о славе и почете, мечтал стать частью страны, которая, как он полагал, однажды станет величайшей империей во всем мире.
– Получается, когда Ньювалинская империя начала поиски губителей душ, чтобы пополнить ряды своей армии… – Разве я не мечтала о чем-то подобном, когда пошла на обучение к Кендаре? Меня всю мою жизнь считали пустым местом, поэтому мне хотелось признания, хотелось, чтобы меня оценили по достоинству.
– …он не упустил свой шанс. Но сказал, что отправится в Мирриим, только если я пойду с ним. И как я мог отказать? И мы отправились вместе как два идиота в поисках своей судьбы.
Мое сердце пропускает удар. Мне не хочется чувствовать что-либо помимо ненависти к Бездушному. И трагедия, случившаяся в его жизни, не оправдывает несчастья и боль, которые он принес другим. Хотя если я собираюсь его убить, то могу по крайней мере сначала выслушать его историю.
– В Храме света нас обучили использовать магию друг друга, однако таким способом, который нарушал естественные законы природы. Наши души не сочетались, и нам пришлось потрудиться, чтобы преступить границы дозволенного и стать сильнее этих законов.
– Чтобы научиться использовать свое магическое ремесло в войне против других народов, а не только на животных. Вас заставляли тренироваться на… – Кажется неправильным произносить это вслух.
– Да. Однако у каждого шамана есть граница возможностей, и некоторые просто не способны владеть магией более сильной, чем им предназначена, или же использовать магическое ремесло в схватке с другой человеческой душой.
– И что произошло с твоим братом? – спрашиваю я.
– Представь себе пламя, которое разгорается слишком быстро и горит слишком ярко. Слишком сильное пламя. Мы трудились на пределе своих возможностей. Я хотел уйти, однако брат считал происходящее испытанием, которое он обязан преодолеть, чтобы доказать свою значимость. И когда нас наконец-то отправили на битву против тенеблагословленных…
Бездушный умолкает, и я жду, когда он продолжит рассказ, прислонив голову к стене и глядя, как солнце медленно садится, погружая зал в сумрак.
– Быть может, магия наконец-таки стала слишком сильна, чтобы кто-то мог подобное выдержать, – говорит он в конце концов. – Быть может, его душа разбилась на части от тяжести всех тех душ, которые он вырвал до этого. Он начал убивать всех без разбора, даже наших солдат. Я видел его взгляд – он больше не мог терпеть. Что-то сломалось у него в душе, и, в кого бы ни превратился мой брат, он уже не мог контролировать свои силы. Однако он оставался могущественным губителем душ. В хаосе битвы наша армия разбежалась, а тенеблагословленные приближались.
Учитывая, что наша последняя беседа с Саенго не выходит у меня из головы уже несколько дней, я подозреваю, что знаю, что он сделал потом. На душе становится тяжело от одной лишь мысли об этом.
– Ты убил его, – шепотом произношу я.
Взгляд Бездушного становится жестким, и янтарные радужки его глаз горят в свете последних лучей заходящего солнца.
– Я вырвал его душу из тела, – отвечает Бездушный, – и это меня сломило.
Я сжимаю кулаки, и костяшки моих пальцев утопают в мягком сиденье скамейки. Я думаю о том, что ощущала тогда на корабле, когда вокруг меня было так много душ и я едва могла сдержать свою магию. Было бы так просто вырвать души из тел, которым они принадлежат.
И тогда я тоже оказалась бы в таком же положении, как и Бездушный: если бы я убила одного человека, которого любила, то на остальных мне было бы уже наплевать. Ведь если я уже чудовище, какая разница, что я сделаю, не так ли?
Саенго разочаровалась бы во мне, если бы я поделилась с ней этой мыслью. Саенго всегда видит меня в лучшем свете. Даже когда никто в меня не верит, она не теряет надежды.
– Когда боль моего горя утихла, на поле битвы не осталось ни единой живой души. Однако я был слишком зол, чтобы отпустить души, которые вырвал с помощью своего магического ремесла. – Бездушный смотрит мне в глаза. Гнев исчезает из его голоса, словно это рана на теле, в котором закончилась кровь. – Ньювалинская империя изображает меня безумцем, потому что таким образом они могут не упоминать о своей роли в истории моего становления.
Ньювалинская империя совершила ужасное преступление против своего же народа, и род Ялаенгов недостоин той власти, которую заполучил благодаря насилию над другими. Все должны узнать правду. И все же нельзя позволять Бездушному мстить.
– Почему ты не отпустишь души? – спрашиваю я, наклонив голову. – Это как с использованием магии другого губителя душ? Их души делают тебя сильнее?
Он долго обдумывает свой ответ, прежде чем заговорить.
– Я не мог бы их отпустить, даже если бы захотел, – отвечает он наконец. – Они слишком долго являлись частью меня. Я был в ловушке, и каждая душа Мертвого леса давала мне возможность узнавать, как меняется мир. Благодаря им я в курсе, что сделала Ньювалинская империя со всеми губителями душ из-за меня. – На лбу у него появляется тревожная морщинка, когда он хмурится. – А потом я почувствовал, как пробудилось твое ремесло. Я не ощущал подобной силы очень и очень долго. Ремесло не каждого губителя душ может коснуться всех шаманов-сиятелей. Такое случалось редко даже до эпохи завоеваний. Теперь же, я полагаю, мало кто даже понимает, что это означает.
Однако Ронин, должно быть, понимал. Он жил во времена, предшествующие появлению Бездушного и Мертвого леса. Забавно, что попытки Ньювалинской империи уничтожить все упоминания и знания о губителях душ в итоге сыграли мне на руку.
Несмотря на то что Бездушный даже не шевелится, его магия постоянно витает в воздухе вокруг нас, вызывая во мне тревогу. Его сила окутывает мои плечи и шею, будто бы сдавливая меня.
– Мы исправим ошибки, которые начались с установления власти рода Ялаенгов, – говорит Бездушный. – Если мир не желает, чтобы мы существовали, то мы создадим новый мир.
