Безусловно, мы можем проследить развитие определенных мотивов в конструировании сексуальности от Древней Греции до Нью-Йорка XX века. Тем не менее, это не значит ни что в течение всего этого времени основания для сексуальной категоризации были одинаковыми, ни что на протяжении нескольких тысячелетий эти мотивы сохранялись в неизменном виде – но это значит, что мы не можем выделить точный момент, когда в современную эпоху во взглядах людей произошел перелом. То же верно и в отношении возраста партнеров. В современном мире важно постоянно напоминать людям о том, что гомосексуальность сама по себе не равна педофилии. Однако дискурс о любви мужчин к мальчикам имеет долгую историю, и кажется, как будто здесь кроется противоречие. Тем не менее, это явление нужно рассматривать в контексте столь же продолжительной истории любви мужчин к маленьким девочкам – или женщинам, которых они ювенизировали, называя девочками. Если в рамках данной культуры в сексе складывается определенная иерархия, и доминирующий партнер совершает какие-то действия над подчиненным ему партнером, то логично, что подчиненный партнер чаще всего моложе – или рассматривался как более молодой. Кроме того, приравнивание молодости к красоте – как мужской, так и женской – в западной культуре распространено повсеместно, и молодые люди рассматриваются как более желанные. Перемены, произошедшие в сексуальных и любовных отношениях за последний век или даже пятьдесят лет, – которые еще далеки от завершения, как бы нам ни хотелось считать обратное – это сдвиг в сторону большего равенства партнеров независимо от того, одного они пола или нет. Если до недавнего времени этого равенства не было, это говорит нам не о гомосексуальности, а о связи сексуальности с доминированием.
Разумеется, гомосексуальность и гетеросексуальность – не единственные современные категории, применение которых к средневековой культуре проблематично. Эта книга почти не касается вопроса кроссдрессинга; и хотя сегодня его можно воспринимать как парафилию, в Средние века он был связан скорее с гендерным перформансом, а не с сексуальными предпочтениями. С мазохизмом все обстоит несколько сложнее. Безусловно, многие люди в Средние века получали удовольствие от боли и страданий: святые желали единения с Богом и находили в нем удовольствие, и, следовательно, они желали и искали боли, поскольку боль вела к единению с Богом. Разграничить эротическое и духовное не всегда возможно, и это верно как в отношении боли, так и в отношении удовольствия: испытывать боль ради спасения и испытывать боль ради оргазма – это не одно и то же, но определенные параллели здесь все же есть. Нужно помнить, что в Средние века было вполне принято бить детей или в целом тех, кто находится в зависимом положении. Пьер Абеляр бил свою ученицу Элоизу: «Чтобы возбуждать меньше подозрений, я наносил Элоизе удары, но не в гневе, а с любовью, не в раздражении, а с нежностью, и эти удары были приятней любого бальзама»
[23]. Гвиберт Ножанский – монах, живший в XII веке – также вспоминает, что учитель бил его: «Я так полюбил его – пусть он и исполосовал мою кожу частыми ударами хлыста – что я слушался его не из страха (как часто бывает в таких случаях), но из некоторого загадочного чувства любви, которое потрясло все мое существо и заставило меня забыть о его строгости»
[24]. Средневековые люди часто подчеркивали связь между любовью и болью, но не они оформляли ее в отдельную сексуальную идентичность или систему предпочтений.
В средневековой культуре так же сложно выявить и связь между сексуальным желанием и стремлением причинить боль партнеру, которая так часто встречается в современной порнографии. Безусловно, изнасилование как способ демонстрации власти происходило нередко, однако изнасилование крестьянок аристократами в жанре пастурели приукрашивалось, и мы видим всего несколько подробных описаний насилия, которое часто сопровождало военные компании. В текстах редко встречается идея о том, что насилие усиливает наслаждение мужчины. В тех редких случаях, когда мы встречаем в художественной литературе относительно детальные описания изнасилования – например, в сюжете о великане с Мон-Сен-Мишель, который встречается в некоторых версиях артуровского цикла легенд – они вызывают скорее ужас, нежели возбуждение. В религиозном контексте – в историях и изображениях христианских девственниц, которым язычники угрожали изнасилованием или нанесением увечий – часто делался акцент на серьезности угроз и тяжести пыток, чтобы подчеркнуть невероятную стойкость святых. Разумеется, эти истории могли в то же время разжигать похоть слушателей или зрителей, но даже если это было так (мы не можем этого знать наверняка, поскольку мы не можем узнать мысли каждого конкретного зрителя или слушателя), эти тексты совершенно точно не ставили перед собой такой задачи.
Приведенные в этой книге примеры ограничены преимущественно Западной Европой – отчасти поскольку именно ей наследует современная западная культура, а отчасти – поскольку различия на местном и национальном уровнях в западноевропейском Средневековье пусть и важны, но не столь значительны по сравнению с общими культурными сходствами. Однако в Западной Европе наравне с христианским большинством мы рассматриваем и мусульманскую, и еврейскую культуру. Такое сравнение помогает нам понять, насколько понимание сексуальности, характерное для этого исторического периода, было сформировано религиозными текстами и мыслителями, а насколько – историческими обстоятельствами. Редкие сравнения с Восточной Европой, которая разделяла некоторые религиозные убеждения с Западом, поможет увидеть историческую самобытность западноевропейских идей, равно как и пути развития, по которым могла пойти, но не пошла западноевропейская цивилизация.
Выстраивая общую картину той или иной культуры, всегда важно сохранять характерную для этой культуры широту и многообразие идей. Я постаралась сформулировать общие характеристики европейского Средневековья, подчеркивая при этом его многообразие. Средневековое общество менялось со временем, и в каждый момент социальные отношения в Европе были разными. Мало какие источники, использованные в этой книге, говорят нам о том, что чувствовали и как вели себя «средневековые люди», хотя они могут рассказать нам немного о том, что чувствовали и как себя вели некоторые средневековые люди – например, английские аристократы XIV века. Даже в западном христианстве существовали значительные различия, но если принять во внимание прочие религиозные и юридические традиции, то культурное разнообразие становится поистине огромным.
Еврейское общество приняло несколько иную позицию, нежели большая часть христианской культуры: в рамках общепринятой иудейской традиции сексуальное удовольствие в браке не считалось порочным, хотя некоторые авторы пытались бороться с этой традицией. С другой стороны, внебрачные сексуальные связи у мужчин в иудаизме встречали намного большее осуждение, нежели в христианстве. В мусульманском обществе, где у многих были рабыни, у мужчин было больше возможностей для секса вне брака, но у свободных женщин – меньше. Но все три религии сходились на том, что сексуальных отношений между приверженцами разных религий необходимо избегать любой ценой – вернее, они не сильно возражали против того, чтобы их мужчины вступали в сексуальные отношения с женщинами иной веры, но все они были сильно против того, чтобы мужчины иной веры брали «их» женщин.
