Почему средневековую церковь так заботили вопросы секса? Почему секс считался таким порочным – даже в невольных своих проявлениях вроде поллюции? Почему он препятствовал достижению высочайшего духовного статуса? Отчасти ответы на эти вопросы связаны с идеей ритуального отделения касты жрецов от обычных верующих, присутствующей во многих религиях; чаще всего она реализуется через соблюдение определенных табу. Для христианства таким важным табу был запрет на сексуальные отношения. Идеи ритуального отделения и ритуальной чистоты во многом восходят к еврейским источникам, но в иудаизме от ритуальной нечистоты (в отличие от нравственной нечистоты) можно избавиться в ритуале омовения. Для христианства же был характерен острый дуализм: душа прекрасна, но плоть грязна. Этот дуализм в определенные исторические периоды приобретал большее значение, в иные – меньшее, и он никогда не доходил до того, чтобы исключить все положительные стороны телесного: в конце концов, христиане верят, что Бог решил воплотиться в материальном теле и родиться от женщины. Однако этот дуализм все же важен в учении некоторых христианских церквей и в сознании многих христиан.
Представление о том, что секс порочен, во многом было связано также и с гендером. Для мужчин не только сам половой акт подразумевал осквернение, но и вовлеченная в него женщина несла в себе скверну. Разумеется, секс с другим мужчиной был бы еще хуже, и женственно выглядящие мужчины считались точно таким же искушением, что и женщины, однако в целом считалось, что женщина – это искусительница, которая сбивает мужчину с истинного пути. Увлекаться женщинами – то есть для духовного лица в принципе заниматься сексом, а для мирянина заниматься сексом в каких-либо других обстоятельствах, нежели с женой ради продолжения рода – значило отвернуться от более возвышенных материй и стать, как женщина, привязанным к телу.
Сладострастие (и связанное с ним непослушание) было для христиан первородным грехом, а Ева – первой грешницей (здесь Ева – змееподобная соблазнительница в изображении скульптора XII века Жильбера (Gislebertus) на тимпане северного портала собора в Отёне)
[26]. По мысли средневековых теологов, Адам и Ева не чувствовали похоть в Эдемском саду: между ними были половые отношения, но они были необходимы для создания и поддержания жизни, а не для удовольствия – как пища. Первородный грех состоял в непослушании Богу, но похоть явилась следствием. Основную вину возлагали на Еву, так как именно она склонила Адама ко греху, но некоторые теологи считали, что раз женщина – существо слабое, ответственность за первородный грех лежит на Адаме.
Понятия «целомудрие», «целибат», «воздержание» и «девственность» в этой главе окажутся в центре внимания. Хотя они отчасти пересекаются, они все же не являются синонимами. «Целомудрие» в Средние века значило отсутствие сексуальной активности, но это слово также могло использоваться для обозначения отсутствия греховной сексуальной активности: целомудренными могли назвать состоящих в браке людей, которые занимались только репродуктивным сексом только со своими супругами, хотя в таком контексте это слово использовалось нечасто. «Воздержание», как в Средние века, так и сейчас, также значит отсутствие сексуальной активности, но с несколько иной коннотацией: «воздержание» относится только к тому, что человек отказывается от половых актов, тогда как «целомудрие» скорее связано с нравственностью. Про человека, который отказывается от сексуальной активности по медицинским причинам, могли бы сказать, что он соблюдает воздержание, но его, скорее всего, не назвали бы целомудренным – если только на его решение не повлияли в том числе духовные мотивы.
В современном значении «целибат» более-менее соответствует «воздержанию», но в Средние века значение этого слова было иным. «Целибат» означал, что человек не состоит в браке. Жить в целибате и при этом вести половую жизнь было бы грехом, но не оксюмороном: клирик при этом терял целомудрие, но не нарушал бы целибат. Хотя основной смысл безбрачия для духовных лиц был в том, чтобы хранить целомудрие и чистоту, оно также позволяло минимизировать давление на них мирских обязанностей. Если священник вступал в гетеросексуальные отношения, для церкви лучше, чтобы он не должен был при этом поддерживать женщину, а если у него рождался ребенок, то лучше, чтобы по закону этот ребенок не имел права на долю от его (или церковного) имущества.
Разумеется, в норме целибат подразумевал целомудрие, поскольку секс вне брака у средневековых людей не поощрялся. Понятие «целибат» относилось скорее к тем, кто принял обет безбрачия: мужчину, который еще не успел вступить в брак, скорее назвали бы юношей, а женщину – девственницей (поскольку предполагалось, что у женщин половая жизнь начиналась с заключением брака). О мужчинах «девственник» говорили редко. Значение этого слова в отношении женщин могло быть разным, и не всегда физически неповрежденный гимен является необходимым условием девственности.
Для большинства средневековых людей независимо от религии девственность, брак и вдовство были скорее этапами естественного жизненного цикла, нежели результатом сознательного выбора. От людей ждали, что они вступят в брак. Необходимость блюсти целомудрие на женщин давила несколько больше, чем на мужчин, поскольку для них считалось важнее воздерживаться от секса вне брака. Описывая девственность или целомудренных вдов, я вслед за средневековыми богословами сосредотачиваю свое внимание на женщинах, которые сознательно выбрали такой статус, а не на тех, кто не вышел замуж, поскольку не нашел супруга.
Может показаться странным, что книга о сексуальности начинается с главы о людях, которые воздерживаются от секса, – однако воздержание не значит, что вопросы сексуальности для таких людей не были актуальны. Их выбор зачастую был следствием того, что средневековые люди описывали как призвание или зов Божий – а современные люди назвали бы внутренним импульсом или склонностью. Зачастую воздержание требовало прикладывать серьезные усилия к тому, чтобы побороть искушение, и человек, который воздерживался от секса, все время осознавал свои сексуальные желания и борьбу с ними. Отсутствие сексуальной активности не значило отсутствие чувственного влечения к людям как своего, так и противоположного пола.
Исследование этих вопросов здесь опирается преимущественно на христианские работы – постановления церковных властей, а также труды тех людей, которые избрали девственность, или их биографов. Однако представление о девственности как добродетели пробралось и в светскую литературу: так, в рыцарских романах о поисках Святого Грааля только рыцарь исключительной чистоты сможет добыть его. Несмотря на то, что самым доблестным рыцарем, пожалуй, является Ланселот, он все же нечист, и отыскать Грааль смог только целомудренный Галахад. В этом корпусе текстов, как и в религиозных текстах, которые мы еще обсудим, широко распространена тема искушения и борьбы с ним.
В этой главе мы сосредоточимся на христианстве, тогда как в другие главы также войдут материалы о средневековых мусульманской и еврейской культурах. В исламе и иудаизме целомудрие не было самоцелью, и девственность как жизненный выбор, а не временное состояние, не играла важной роли – хотя сексуальное искушение беспокоило, в частности, еврейскую культуру. Евреи и мусульмане ожидали от женщин и (обычно) мужчин целомудрия, то есть верности своим супругам – но не воздержания. Обе эти религии ожидали или требовали от людей вступления в брачные отношения. В рамках обеих этих религий были определенные движения, выступающие за умеренность – суфии в исламе поощряли целибат, а Хасидей Ашкеназ, возникшее в Германии еврейское аскетическое движение XIII века, и некоторые еврейские философские школы и ветви Каббалы выражали озабоченность вопросами секса – но заповедь плодиться и размножаться в них была сильнее требований телесной чистоты. Аскеты из Хасидей Ашкеназ, например, для борьбы с искушением поощряли сексуальные отношения в супружеской паре, тогда как христиане для этих целей предлагали молитву и пост, а к сексуальному контакту между супругами необходимо было прибегать только в случае крайней необходимости – чтобы избежать еще большего греха.
