«…из-за этого удовольствие женщин приумножается. Они испытывают удовольствие от движения их семени в теле, и они испытывают удовольствие от движения мужского семени в устье матки и дальше в саму матку»
[115].
Альберт Великий писал, что в дополнение к семяизвержению и движению в матке, женщины также испытывают удовольствие от принятия мужской спермы, а другой автор писал, что «женщины чувствуют больше удовольствия, нежели мужчины, поскольку женщины получают удовольствие и от испускания, и от принятия семени, тогда как мужчины – только от испускания»
[116].
Женское сексуальное желание считалось не желанием объятий, ласк, прикосновений – оно считалось желанием испытать пенетрацию и эякуляцию мужчины. С медицинской точки зрения они получали удовольствие от семени, а не от пенетрации, но именно посредством пенетрации семя испускалось во влагалище, и важность этого процесса подчеркивается во многих средневековых жанрах. Французские фаблио иллюстрируют, насколько пенис важен в отношениях между супругами. В одной такой истории супругам даруют исполнение четырех желаний, и жена немедленно выпалила, что она хочет, чтобы тело ее мужа было «все покрыто членами, и чтобы и на глазах, и на носу, и на голове, и на руках, и на боку, везде были члены». В другой истории жена рассказывает мужу, что она видела сон, в котором она попала на рынок, где были выставлены на продажу всевозможные «яйца и члены», «оптом и в розницу», а на рынок их привозят телегами
[117]. История, где жена отвергает мужа, подумав, что он потерял пенис, иллюстрирует ту же мысль.
Разумеется, все эти истории были написаны мужчинами. Они отражают не женские желания, но мужские представления о женских желаниях – во многом, без сомнения, принимая желаемое за действительное. Однако такие тексты могли в каком-то смысле стать нормативными: желание формируется и направляется культурой. Женщины, которые чувствовали иные желания, нежели описанные в прочтенных или услышанных историях, могли переживать о том, что они не такие, как все, или считать, что они ненормальные. Разумеется, это еще больше снижало вероятность, что разобщенные голоса женщин будут услышаны. В результате подобная литература формирует представление о том, что женщины хотят, чтобы над ними совершали определенные действия.
Христианская духовная литература также подкрепляла представление о том, что мужчины активны, а женщины – пассивны. Среднеанглийский текст «Богач и бедняк» (Dives and Pauper), где обсуждаются самые разные виды сексуальных грехов, иллюстрирует такое понимание супружеских сексуальных отношений, говоря о том, как «мужчина может нагрешить в постели с женой». В тексте рассматриваются сексуальные отношения в ненадлежащее время или место или с ненадлежащим намерением
[118]. В подобной литературе не говорилось о том, что грешит пара: в них говорилось о том, что грешит мужчина. Он один за все отвечает, он один «влезает в постель»; женщина же несла меньшую моральную ответственность, поскольку она только подчинялась мужу (что для женщин было величайшей добродетелью), но обратной стороной медали стало то, что она не считалась в этом процессе активным действующим лицом.
Следовательно, существовало фундаментальное различие в сексуальном опыте мужа и жены. Муж желал излить семя; и хотя медики могли утверждать, что жена также желала излить семя, они также говорили, что жена получала удовольствие от принятия семени мужа. Тем, кто считал, что у женщин нет семяизвержения, было проще приписать всю активность мужу, и они опирались на утверждение Ибн Сины о том, что женщины испытывают большее наслаждение, чем мужчины, поскольку получают удовольствие от эякуляции мужчины. При такой расстановке акцентов было очевидно, кто действовал, а кто претерпевал это действие. Не все, однако, придерживались одного мнения: араб Ибн Рушд (Аверроэс) рассказывал об одной женщине, которая забеременела, искупавшись в воде, куда попала сперма мужчины. Впрочем, другие авторы сочли эту историю абсурдной выдумкой.
Однако если женщина считалась принимающей стороной в сексе, это не значит, что она считалась пассивной в своем сексуальном желании. В прошлой главе я говорила, что в целомудренном браке сексуальное воздержание с большей вероятностью было выбором мужа, а не жены. Это было связано с тем, что она с меньшей вероятностью участвовала в выборе партнера, нежели мужчина, а также с тем, что именно ей приходилось страдать от беременности и родов – но не с тем, что средневековые люди полагали, как будто у женщины сексуальное желание меньше. Женщины могли быть так же похотливы, как и мужчины – если не больше; в литературе изображалось, как они изнуряют своих мужей. В одном французском фаблио повествуется о паре, которая пользовалась для обозначения секса эвфемизмом «покормить Гнедка». Жена так часто требовала секса от мужа, что он уже больше не мог: в итоге он испражнился в постель со словами «Зерно закончилось; теперь тебе придется довольствоваться отрубями»
[119]. Считалось, что у женщин более сильное желание – но это было рецептивное желание.
Похотливость женщин также нашла свое отражение в средневековом отношении ко вдовам. Повторный брак для вдов был допустим юридически, но некоторые клирики его не одобряли: идеалом была бы верность покойному супругу и целомудрие после того, как женщина исполнила свой долг по продолжению рода мужа. Отношение к повторному браку в восточной церкви было еще более негативным – как для мужчин, так и для женщин: вопрос о том, могут ли овдовевшие священники жениться повторно, вызывал горячие споры, а вдовы священников вызывали значительное общественное порицание, если снова выходили замуж. Но образ похотливой вдовы встречается в средневековой культуре повсюду. В одной истории из «Сатирикона» Петрония вдова отправляется в усыпальницу оплакивать тело супруга, где встречает воина, которого приставили охранять тело распятого преступника, чтобы родственники не смогли забрать его. Пока же она занималась сексом с воином, тело преступника украли. Воин испугался наказания, и тогда вдова предложила вынуть тело ее мужа из могилы и прибить к кресту. Этот рассказ подсказывает, что даже убитые горем вдовы настолько сластолюбивы, что они отбросят горе и верность супругу ради первого встречного. Эта история появилась в сборнике exempla для проповедей и в других текстах, а также в фаблио под названием «Женщина, которая дала себя трахнуть на могиле мужа» – и снова женщина играет здесь пассивную роль. В этом рассказе вдова рыдает над могилой мужа, и один прохожий говорит ей, что его жена умерла из-за него. Когда она спрашивает, как именно он погубил ее, он отвечает: «Трахаясь». Она говорит ему, что больше не хочет жить и просит освободить ее от оков этого мира так же, как он освободил свою жену
[120]. Сладострастие вдовы было опаснее, чем желания девственницы, поскольку оно опиралось на опыт, а не только на воображение: его разбудил брак.
