Среди всего прочего женщин могли принуждать к сексуальным отношениям без физического насилия при инцесте. Здесь у нас еще меньше данных, чем по изнасилованию: об инцесте настолько редко заявляли, что здесь совершенно невозможно собрать по Средним векам хоть какую-то статистику. Многие дела об инцесте, которые мы находим в судебных протоколах, в основном касаются не инцеста в одном доме, а сексуальных отношений или даже брака с родственником в четвертом колене или по свойству (то есть с тем, с чьим родственником, включая крестных, человек уже вступал в сексуальные отношения). Из-за высокого уровня смертности многие дети росли в сводных семьях: в современном мире мы знаем, что такая ситуация способствует возникновению сексуальных отношений между отчимом и падчерицей, но у нас очень мало данных (даже из рассказов), что в Средние века это тоже было так. Когда мы все же встречаем в рассказе инцест между отцом и дочерью, речь идет о биологическом отце, а не приемном.
В отличие от средневековых историй об инцесте между матерью и сыном, во многих из которых они просто не знают, кем они друг другу приходятся, средневековые истории об инцесте между отцом и дочерью основаны не на ошибке: обе стороны прекрасно знают, что происходит. Причина приписывается не заблуждению, а жестокости или безумию отца, либо же дьявольскому наущению. В позднеантичной истории Аполлония Тирского, которую часто пересказывали в Средние века (в том числе и Шекспир), царь Антиох насилует свою дочь.
Царь в неистовстве мается, с печалью сражается, любовью побеждается… Он однажды на рассвете проникает в покои дочери, под предлогом секретного разговора с нею, далеко отсылает слуг и, побуждаемый неистовой страстью, несмотря на ее упорное сопротивление, лишает дочь девственности.
[177]
Как пишет Чосер,
Богами проклятый, царь Антиох
Свою же обесчестил дочь:
Столь горестный рассказ невмочь
Вести мне о ее страданьях.
[178]Распространен сюжет, когда мужчина настолько обезумел после смерти жены, что он пытается жениться на своей дочери, которая очень на нее похожа (это было и в «Иде и Оливе», о которой мы говорили выше: Ида была вынуждена переодеться мужчиной и бежать, потому что ее отец хотел на ней жениться). Здесь отец не представлен как воплощение зла, а только обезумел от горя. Таким образом, история повествует не об инцесте, а о терпении и непоколебимости перед лицом страданий; этот инцидент будет только первым среди многих несчастий девушки, но она выстоит, сохранит девственность и получит божественную награду. Однако такая история могла вскрывать некоторую встревоженность средневекового общества: в патриархальном мире, где за отцом оставалось последнее слово относительно многих аспектов жизни его ребенка, включая брак, как дочь может сопротивляться принуждению с его стороны? Ведь тем самым она лишит себя средств к существованию. В подобных сюжетах экономическое принуждение к инцесту не рассматривалось как распространенная проблема, и у нас очень мало данных о том, что это было частым явлением, но из более близких к нам эпох мы знаем, что такое принуждение может продолжаться долго, и о нем не будут говорить. Мы должны по крайней мере помнить о том, что в Средние века это могло быть точно так же.
Кроме того, в Средние века была широко известна поэма «Григорий Столпник», в которой дьявол подталкивает мальчика к сексуальному контакту со своей сестрой, которая спит в той же комнате. Она выбирает не навлекать на них обоих бесчестье и не звать на помощь. Когда их брошенный сын вырастает, он женится на своей матери; позднее они узнают правду о своих отношениях, приносят покаяние, и он становится папой римским. Мораль истории в том, как важно покаяние: двойной инцест, если за ним следует раскаяние, не мешает Григорию стать хорошим священником и папой римским. Но в этой истории видна пассивность женщины, которая покорно вступает в эти отношения. Повесть сосредотачивается на покаянии Григория, хотя его мать совершила инцест не один раз, а два. Спавшая в одной комнате с братом, «Конечно, слепа была дева / К греховной природе любви»; он набрасывается на нее, пока она спит, и хотя она просыпается и начинает отбиваться, «Но все ж против воли ее / Он дело довел до конца». Когда она (не зная об этом) встречает своего взрослого сына, и ее тянет к нему, «Виною диавол тому / Толкнувший и Еву во грех»
[179]. На брак она соглашается, поскольку ей его предложили советники. Эта повесть также иллюстрирует опасность, которую могут представлять не вышедшие замуж в раннем возрасте дочери: они могут искушать мужчин в родительском доме.
Табу на инцест, закрепленное средневековой церковью, распространялось в Средние века не только на семью, но и на более дальних родственников. Роберт Мэннинг, английский моралист начала XIV века и автор книги «Справляясь с грехом», указывал, что запрет на инцест является для мужчины поводом не ходить к проституткам: клиент не может знать, не было ли у этой женщины сношений с его родственниками в прошлом. Это немного отличается от аргументов Иустина Философа, жившего в Риме в II веке: он утверждал, что мужчине не стоит пользоваться услугами проституток, поскольку проститутка может оказаться его родной дочерью, которую бросили при рождении и которую подобрали работорговцы, чтобы затем отправить работать в публичном доме. К периоду высокого Средневековья Мэннинг уже мог считать, что мужчина наверняка будет знать, не приходится ли проститутка ему родственницей; риск инцеста основан на том, что кто-то из ее клиентов мог приходиться ему родней.
Однако самый распространенный способ принуждения женщин к сексу в Средние века был не инцест и, возможно, не физическое насилие, но рабство. В юридическом смысле изнасилования рабыни быть не могло, поскольку мужчина имел право делать со своей собственностью что угодно. Рабовладение было известно в Европе на протяжении всего Средневековья и больше всего было распространено в период Раннего Средневековья, когда мы о нем знаем меньше, а затем по большей части на юге. На порабощение единоверцев смотрели неодобрительно, поэтому рабовладение было более распространено в регионах, где жили и христиане, и мусульмане. Согласно мусульманским законам и практике мусульманской Испании, мужчина имел полное право на секс со своей рабыней. Если в таких отношениях родится ребенок (и если он будет признан), у него будут те же права, что и у родившегося в законном браке, а рабыня, которая родила хозяину ребенка, получала особые привилегии – вплоть до свободы после смерти хозяина.
