Вследствие дисбаланса власти, присущего сексуальным отношениям между аристократом и служанкой, в них всегда было принуждение – явное или скрытое. Таким образом, невозможно четко разграничить, где отношения были основаны на взаимном согласии, а где было изнасилование. Если отношения продолжались несколько лет и в них родилось несколько детей, мы можем предположить, что женщина до какой-то степени была согласна, но мы не знаем ни какое давление на нее могли оказывать, ни как эти отношения начались. Судебные дела по обвинению в изнасиловании в Средние века и так встречались довольно редко, но обвинений в адрес мужчины в изнасиловании своей собственной служанки почти нет. В прошлой главе мы обсуждали изнасилование с точки зрения женщины; здесь же мы сосредоточимся на положении мужчины. Пастурели – один из жанров средневековой французской литературы – эротизируют идею изнасилования простолюдинки благородным мужчиной. В таких стихотворениях рыцарь встречает пастушку и пытается ее соблазнить; иногда она соглашается, иногда он пытается ее изнасиловать, но ее защищает пастух, а в 38 из 160 дошедших до нас пастурелей он ее насилует. Для описания изнасилования и соблазнения используются одни и те же обороты. Поскольку женщина здесь – простая пастушка, ее согласие мало кого волнует. Например, в одном из стихотворений герой говорит:
И когда я узрел, что ни мои мольбы, ни обещания осыпать ее драгоценностями не могли растопить ее сердце, как бы я ни старался, я повалил ее на траву; она не подумала, что испытает великое наслаждение, и вздыхала, сжимала кулаки, рвала на себе волосы и пыталась вырваться.
Но в конце концов она получает удовольствие: «Когда я уходил, она сказала мне: “Господин, возвращайтесь сюда почаще”»
[196]. В пастурелях отражается разница в классовом положении персонажей: господа могли спать с крестьянками и заявлять право на их тело, и крестьяне не возражали. Точно так же Андрей Капеллан в своей работе «О науке куртуазной любви» дает мужчинам рекомендации, как добиться расположения женщин разных социальных классов, но когда доходит до крестьянок, он прямо советует читателю-аристократу: «когда найдешь удобное место, бери искомое не колеблясь и силой прижимай их к себе», поскольку крестьянок словами все равно не убедишь
[197]. Возможно, это была ирония, но ее подхватили многие голоса.
В рыцарских романах изнасилование тоже нормализовано. Кретьен де Труа (XII век) в своем «Ланселоте» объясняет обычаи (выдуманного) логрского королевства:
Обычай этот, этот долг
Повелевал всем в старину:
Коль даму, девушку одну
Вдруг рыцарь встретит на дороге,
Воздать почёт ей должен многий,
Чтоб сохранить лицо; сиречь,
Чем даму горести обречь,
Вспороть себе уж лучше глотку.
Но коль обидит кто красотку,
Тот о пристанище забудь,
Изгоем стань и проклят будь.
А если с ней уж спутник есть, то
Страждущий на это место
Тогда лишь ею завладеет,
Когда другого одолеет.
И удоволится тогда
Без унижений и стыда
[198].
Разумеется, это не настоящий закон, который существовал где-либо в Европе. Однако это указывает на то, что в мире рыцарских романов важны не желания женщины, а мужской этикет: одинокую женщину насиловать нельзя, но если победить ее защитника в честном поединке, то тогда можно.
Изнасилование существовало не только в литературе: оно было частью обыденного опыта и мужчин, и женщин. Статистическое исследование обвинений в изнасиловании в Венеции показало, что исход судебного разбирательства полностью зависел от контекста. Изнасилование ребенка наказывалось крайне сурово. Изнасиловать замужнюю женщину было хуже, чем вдову. Однако изнасилование взрослой незамужней женщины наказывалось очень легко, и это считалось только этапом ухаживаний или шагом на пути к браку; изнасилование незамужней женщины более низкого социального положения вообще редко влекло за собой наказание. В других итальянских городах тоже выделяли женщин, которые, как считалось, в принципе не могли дать на что-либо согласие, поскольку их сексуальность контролировал кто-то другой, и женщин с дурной репутацией, из-за которой их изнасилование редко считалось серьезной проблемой; штраф за это мог быть таким же, как и за секс с согласия женщины. В Болонье в 1435 году двух еврейских торговцев из Франции обвинили в изнасиловании одиннадцатилетней еврейской девочки и мальчика, «чье имя в данный момент лучше не называть». В болонских архивах с 1400 по 1465 год содержится двадцать пять дел об изнасиловании женщин и шестьдесят семь дел об изнасиловании детей или подростков (среди них было тридцать четыре мальчика и тридцать три девочки), но формулировки здесь разные: в случае девочек и женщин секс был «жестокий и против ее воли», но в случае мальчиков он был просто «содомистским»
[199]. В итальянских городах было в порядке вещей отправлять маленьких девочек (в возрасте 7–12 лет) в более состоятельные дома, где они были кем-то между служанкой и рабыней: они должны были работать в этом доме определенное количество лет, и тогда они получат приданое. В 1420 году в Венеции разбиралось дело домовладельца, который изнасиловал такую девочку и понес суровое наказание: здесь подчеркивается, что именно эта девочка была хорошо одета, и с ней обращались как с членом семьи. Однако это необычайно строгое наказание только обнажает контраст с более привычной ситуацией, когда служанки были доступны главе дома и другим живущим в нем мужчинам. Как мы уже говорили в Главе 4, в отношении рабынь это тоже было верно.
Но женщины подчиненной социальной группы были зачастую доступны для секса мужчинам доминирующей группы, даже если они не были рабынями. Например, в мусульманской Испании мусульмане и евреи нередко имели конкубин-христианок, тогда как в христианской Испании у христиан и евреев были конкубины-мусульманки. Власти в основном пеклись о защите «своих» женщин, не допуская их к сексу с иноверцами, а что делали при этом их мужчины, их мало волновало. Они могли порицать межэтнические или межрелигиозные связи между своими мужчинами и другими женщинами, но обычно не наказывали их. Четвертый Латеранский собор в 1215 году постановил, что евреи и «сарацины» (мусульмане) во всех христианских государствах должны носить особые одежды, чтобы ни христиане, ни христианки не могли по незнанию вступить в сексуальные отношения с иноверцами.
