Тот факт, что активный партнер получал более суровое наказание, нежели пассивный, хотя он в меньшей степени нарушал гендерные роли, может быть также связан с понятием ответственности. Пассивный партнер, который претерпевает действия активного, имеет больше возможности встать в позицию жертвы (которую убедили, соблазнили или изнасиловали, хотя последнее в Средние века встречается редко), нежели активный. Однако мы уже видели, что на изменивших мужу женщин возлагали вину, и точно так же пассивность в самом половом акте не обязательно означала отсутствие вины в инициировании отношений. Возрастная структура таких отношений может оказаться более важным фактором, оказавшим влияние на разное отношение к партнерам.
Возрастная структура участников однополых отношений во Флоренции (равно как и в Венеции) совпадала с древнегреческой: активный взрослый мужчина, пассивный юноша. Некоторые исследователи предположили, что такая модель была распространена по всей Европе до тех пор, пока Новое время не разрушило ее. Впрочем, другие считают, что обращение к этой модели в Средние века отражает злоупотребления со стороны церкви, на которые закрывали глаза из-за опасений церкви вызвать скандал. В самой Флоренции такие модели поведения полезнее сравнить не с однополыми отношениями в других местах, но с гетеросексуальными отношениями в самой Флоренции. В Италии в брак вступали не так, как в Северо-Западной Европе: женщины чаще выходили замуж в раннем и среднем подростковом возрасте, а мужчины ближе к тридцати годам или чуть позже. Это не значит, что однополые отношения следовали традициям гетеросексуальных (или наоборот): это может значит, что в данном случае социальные условности в отношении возраста преобладали над гендерными. Возможно, в тех регионах, где возраст вступления в гетеросексуальные отношения был другим, он был другим и для вступления в гомосексуальные отношения.
Такая радикальная разница в брачном возрасте у флорентийцев значила, что мужчины – даже те, кто со временем женится, – многие годы жили без женщин и в чьем-то чужом доме, а также что у супругов было мало общего – не только из-за разницы в возрасте, но еще и потому, что подобные браки чаще всего были договорными и редко когда были заключены по свободному выбору супругов. По этим двум причинам флорентийские мужчины вели гомосоциальную жизнь. Супруги не выходили вместе в общество: мужчины уходили одни, причем зачастую в таверны, куда в основном ходили другие мужчины. Они работали с мужчинами в мастерских. Мужчина, который поддерживал сексуальные отношения с другими мужчинами, в конечном счете жил в мире, где вовсе не было женщин. Во Флоренции это чувствовалось намного острее, чем в других местах, где мужчины и женщины вступали в брак примерно в одном возрасте – женщины примерно в двадцать лет, мужчины в двадцать пять. В таких регионах – во Франции и Англии – браки скорее были заключены по выбору партнеров, которые могли сами встретить потенциальных супругов и с большей вероятностью питали друг к другу страстные чувства. Кроме того, если женщина выходила замуж в более позднем возрасте, она с большой вероятностью работала, а это значило, что место работы в таких регионах становилось менее гомосоциальной средой.
Однако даже в менее гомосоциальных обстоятельствах таверны чаще всего были мужским местом. В немецком Регенсбурге в XV веке некоторые таверны названы в судебных протоколах местами, где мужчины могут встретиться для сексуальной связи. И там, и в других немецких городах общественные туалеты также давали мужчинам возможность встретиться и заняться сексом (в Регенсбурге такую роль играли, в частности, отхожие места монастыря августинцев).
Мы не располагаем такой же обширной информацией о других европейских городах, хотя в Венеции сохранилось некоторое число соответствующих дел и документов. Как и во Флоренции, венецианские городские власти разными методами пытались искоренить то, что считали серьезным преступлением (включая сожжение нескольких содомитов и обезглавливание одного мужчины в 1481 году за «частую содомию с собственной женой»
[227]). Однако, как и во Флоренции, бо2льшая часть дошедших до нас сведений об однополых отношениях в других европейских городах содержится в судебных протоколах. Им нельзя доверять, если мы хотим установить распространенность изучаемого нами поведения. В одни временные периоды таких дел было заведено больше, чем в другие, и это наверняка связано не с тем, что тогда в гомосексуальные отношения вступало больше людей, а с тем, что их стали более жестко преследовать. Периодическая «гомосексуальная паника» (которая является современным, а не средневековым понятием) вела к всплескам уголовных преследований, после чего какое-то время ничего не происходило. Во Флоренции было точно так же: например, проповеди Савонаролы в конце XV века привели к тому, что в течение какого-то времени преследования ужесточились. Но есть также и отдельные случаи – например, сожжение одного мужчины на костре императором Священной Римской Империи в 1277 году или другого – в 1369 году. В последнем случае император Карл IV якобы сам видел, как мужчина занимается сексом с десятилетним мальчиком, по-видимому, прилюдно, так как их можно было увидеть из его окна.
В средневековых городах Германии и Швейцарии мы встречаем несколько уголовных дел; из 388 смертных приговоров, вынесенных в Цюрихе в XV веке, 5 были за содомию. На севере содомию преследовали реже, чем в Италии, но и наказания чаще всего были строже, особенно за анальный секс (интрафеморальный секс и взаимная мастурбация считались менее серьезными преступлениями).
Отличительной чертой многих обвинений в содомии была их политизированность: такое обвинение было удобно, чтобы очернить имя врага. Это стало очевидным во время процесса над тамплиерами во Франции, но также на других процессах – например, в период позднего Средневековья в Брюгге. Возможно, обвиненные в самом деле состояли в гомосексуальных отношениях, а может, и нет – но тот факт, что их обвиняли в этом в определенный период времени, скорее связан с политическими обстоятельствами, а не с тем, что они именно тогда поддерживали гомосексуальные отношения. Как ни странно, Англию такая паника минула стороной за исключением того, что насчет короля Эдуарда II (правил в 1307–1327 гг.) ходили слухи, что он содомит и его смерть была унизительной. Разумеется, в Англии для низвержения политических соперников было доступно другое обвинение – в лоллардской ереси. Хотя в других случаях обвинения в содомии часто сопровождали обвинения в ереси (как было с французскими катарами или альбигойцами), в случае с лоллардами это было не так – возможно, потому, что лолларды сами бросали клирикам обвинения в содомии, а те не хотели приковывать к этому вопросу больше внимания, чем абсолютно необходимо.
Поскольку в этом обсуждении содомии мы опираемся на судебные протоколы, мы больше говорили о действиях, нежели чувствах. Мы не знаем, были ли эти сексуальные отношения только временными или же они были долгосрочными любовными отношениями. В редких случаях мы видим подтверждения последнему. В одном из флорентийских дел говорится о мужчине, который держал мальчика в качестве жены (come sua donna, но также per moglie, что скорее значит «жена»).
[228]
