Я смотрю ему в глаза, упиваясь плещущимся в них страхом, упиваясь этим мгновением, когда мое золото упивается всем остальным.
А потом наклоняюсь и шепчу:
– Прощай, Мидас. – Касаюсь губами его щеки, потому что когда-то он подавил меня поцелуем – так почему бы мне не сделать с ним того же?
Он задыхается от всхлипов или, быть может, от проклятия. Не знаю и никогда не узнаю, потому что как только мои губы оставляют его кожу, на том же месте остается золотой поцелуй. Его щека блестит золотыми брызгами, мелкими, будто пудра, которые я извлекла из воздуха.
Потом я похлопываю по его щеке пальцем.
Тук, тук, тук, тук, тук.
Не шесть раз, а пять.
Ухмыльнувшись, я отхожу, а Мидас корчится, но моя магия уже держит его мертвой хваткой. Скрюченные пальцы прижимают его к стене, блестящее пятно на его щеке, оставленное мной, расплывается, ищет, скользит по лицу, спускается на шею, и твердый край впивается в то место, где он держал клинок у моей шеи.
Он борется с моей силой – о, как он с ней борется!
Я вынуждаю прочувствовать ее сполна, пока она не поглотит его полностью. Потому что именно этого Мидас и заслуживает после всего, что он мне открыл, всего, что натворил. Он давным-давно позволил золоту его поглотить. Я просто помогаю золоту завершить.
Через некоторое мгновение из его рта льется жидкий металл, течет из глаз, сочится по капле из носа.
Золото, которое он так вожделел, золото, которое любил больше всего на свете, снедает его заживо.
Когда оно завладевает его сердцем, я позволяю силе прикончить его, украсть последнее биение. Я наблюдаю за последними сражениями Мидаса, смотрю, как жизнь покидает его тело, словно вытекающая вода, пока от него ничего не остается.
Мидас мертв.
Мертв, мертв, мертв.
Все золото в замке содрогается.
Затем, взмахнув рукой, я полностью заключаю тело Мидаса в золотую оболочку и коварно улыбаюсь, испытывая радость. Я отворачиваюсь от его потрясенного, застывшего лица, от груди, которая больше не двигается, от его сросшихся губ и льстивого языка, которые теперь поглощены моим золотом.
Делаю вдох, чувствуя, что мой зверь удовлетворен.
Удовлетворен, но не успокоился.
Потому что гнев не притупился. Моя сила пузырится, извивается и растекается как лава, требуя продолжения.
Злое чудовище во мне все равно хочет наказывать. Убивать. Уничтожить всех, кто стоял рядом и позволял мне страдать. Я внимательно оглядываю зал, который колеблется от моего зова. Теперь я кое-что осознаю. Вместо того чтобы бояться этого мира, я могу заставить весь мир бояться меня.
С жуткой улыбкой на губах я иду вперед, утягивая за собой золото, как морскую рябь. Но теперь она тянется тяжким грузом, от которого у меня перехватывает дыхание, а на лбу выступает пот. Направляясь к арке, с огромным усилием тяну за собой магию, преодолевая внезапный прилив усталости.
Теперь я не могу остановиться. Хочу поглотить целиком этот замок, замуровать всех, кто в нем находится. Пусть задыхаются от своей ненасытной алчности. Хочу, чтобы моя сила прошла по земле, пересекла Пустошь, вернулась в Хайбелл. Я позволю ей поглотить все на своем пути, и…
Кто-то преграждает мне дорогу.
Позолоченная волна замирает за мной, вздымается завитком карающего гребня, а у меня дрожат руки от попытки ее удержать.
Зверь моргает, злится, что его прервали, но потрескивающий гнев затухает, потому как мы тут же его узнаем. Узнаем темную ауру силы, которая извивается вокруг него как дым.
– Золотая пташка, ты меня слышишь? – мягко спрашивает он.
Я наклоняю голову, но не отвечаю. Золото давит на меня, сгибая плечи, а я изо всех сил пытаюсь вдохнуть воздух.
Мужчина подходит, его чернильно-черная фигура вырисовывается на фоне созданного мной блеска.
– Аурен, теперь ты можешь ее отпустить.
Я хмурюсь. Отпустить?
Я не хочу ее отпускать. Хочу и дальше неистовствовать. Хочу забрать украденное у меня золото и покарать всех, кто мне помешает. Хочу быть монстром, которого слишком долго сдерживали.
Мужчина делает еще один шаг, и мой зверь визжит на него, но это его не останавливает. Ему нужно бежать от нас, нужно ужасаться, как и остальным, но он продолжает приближаться и встает совсем рядом.
– Детка, тебе нужно отпустить. Ты себя опустошаешь.
Я поджимаю губы.
– Опустошаю?
Темно-зеленые глаза, кажущиеся почти черными, смотрят на меня, ласкают взглядом.
– Да, – тихо говорит он. – Тебе нужно опустить магию, иначе ты себе навредишь.
Я вскидываюсь.
– Мое золото не навредит мне.
– Уже вредит. – Он наклоняет голову, и я опускаю взгляд, хотя не вижу ничего дурного.
– Твоя аура меркнет, – говорит он мне. – Ты ее не видишь, а я вижу. Мне нужно, чтобы ты дышала и отпустила силу.
Меня охватывает паника. Если я отпущу свою силу, то снова стану слабой. Беспомощной.
С яростью смотрю на мужчину, и золото за моей спиной сгибается, будто пальцы, сжимающиеся в кулак.
– Нет!
– Теперь тебе ничто не угрожает. Она тебе не нужна, – обещает он, и, несмотря на охватившую меня тревогу, его голос, глубокий и успокаивающий, взывает к другой моей половине, той, что таится под гневом.
Но мой зверь оказывает сопротивление. Она не хочет отпускать, хотя с каждой секундой, пока я сдерживаю золото, силы мои слабеют, а ноги становятся ватными.
– Я хочу всем причинить такую же боль, какую причинили мне, – сквозь зубы исторгаю я.
– Ты уже покарала главного виновника.
Во мне происходит какая-то борьба. Тяжесть тянет вниз, а магия требует большего. Я даю золоту за спиной скатиться вниз через арку. Даю золоту разбить окна, выдернуть колонны. Даю ему карабкаться по стенам Рэнхолда, следовать за криками и спасающимися бегством, ищу, что еще поглотить…
Еще, шепчет оно. Еще.
Но мужчина делает еще один смелый шаг вперед, прервав мои размышления, отвлекая мою магию. Он встает напротив меня, обвивая своей аурой, и занимает мой взор, слух, обоняние. Я не сдерживаюсь и втягиваю его аромат: выдыхаю металл, а вдыхаю запах дерева, земли и горького шоколада.
Он касается моей щеки, проводя шершавой рукой по коже.
– Вернись ко мне, Золотая пташка.
Я вздрагиваю, а его прикосновение пробуждает мое сознание, разделяя с гневом, который мной движет. Круглыми глазами я смотрю сквозь развеявшуюся дымку.
– Слейд?..
Он кивает:
– Верно, детка. Отпусти магию.
