Судорожно вздохнув, я снова подавляю гнев, а пальцы прижимаю к ноющему виску.
– Теперь я бы хотела прилечь.
Мидас впервые смотрит в мою сторону, хмуро проводя по мне холодным взглядом.
– Ты устала?
– Конечно, устала, – раздраженно говорю я.
Вместо вспышки злости или резкого взгляда, который предупреждает меня помнить о Дигби, он лишь сильнее хмурится.
– Ты права. За последние дни ты провела большую работу, и мне стоило следить за тем, чтобы ты не переутомлялась. Ну же, мы выйдем через заднюю дверь, и я провожу тебя в твои покои, чтобы ты отдохнула.
Отдых. Звучит божественно.
Мидас поворачивается и начинает идти, но меня передергивает, когда я понимаю, что для того, чтобы отдохнуть, мне придется идти. Далеко.
Я умасливаю себя мыслями о пуховой кровати и перовых подушках, которые ждут меня наверху. Истинная трагедия этого тронного зала не в том, что мне не удалось позолотить люстры, а в том, что здесь нет ни одной подушки.
Поскольку самый мягкий предмет здесь теперь – это трон из чистого золота, то я проговариваю для себя вдохновляющую речь.
Я смогу.
Я смогу миновать долгий путь в свою комнату, хоть и черпала свою магию до изнеможения на протяжении нескольких дней. Смогу, потому что не хочу показывать перед Мидасом слабость. Я сильная женщина, которая учится быть независимой, будь я проклята.
Нет. Я почти сильная женщина. И пока этого «почти» должно хватать.
Издав решительный вздох, который звучит почти как всхлип, я отлипаю от стены и встаю на ноги.
Светлая сторона: мне удалось не упасть плашмя на пол.
А потом я вспоминаю, сколько ступеней придется преодолеть, и мое «почти» немного дает слабину. Дурацкие замки с дурацкими ступенями.
Я хватаю туфли и перчатки, оставленные на помосте, надеваю их, и в ту же секунду кожу покалывает от верного признака, что день подошел к концу.
Я прерывисто вздыхаю, когда моя золотоносная сила испаряется как туман, засыпает на ночь под заходящим солнцем, и мои ноющие ладони болят, когда оставшееся золото впитывается обратно в кожу.
Мидас ждет меня у двери, явно обратив внимание на то, сколько мне нужно времени, чтобы сюда добраться. Я волоку ноги, обутые в шелковые тапочки, и каждый шаг дается тяжелее предыдущего.
Когда я наконец подхожу к дверям, его брови сходятся на переносице.
– Я тебя измотал. Прошу прощения.
– Все хорошо.
– А вот и нет, – отвечает он, ведя меня по пустой зале для собраний, а потом и к двери в другом конце. – Мне просто не терпелось начать, а здесь столько всего нужно сделать… но это не оправдание. Я не должен был сегодня так на тебя давить. – Он останавливается перед второй дверью и поворачивается ко мне, будто и правда обеспокоен. Может быть, так оно и есть, но Мидас волнуется не за меня, вовсе нет. Если источник высохнет, золота у него больше не будет. – Прости меня. Я не хочу впадать в крайность, ты же знаешь.
Я знаю, что он – кусок дерьма, и точно не из золота.
– Мидас, мне просто нужно поспать, – хрипло говорю я, чувствуя, что вот-вот упаду. Медлить сейчас не лучшая идея, поскольку, возможно, я не смогу снова идти, а меньше всего хочется, чтобы Мидас прикасался ко мне в попытке помочь.
– Разумеется, – кивает он. – Завтра я тоже позволю тебе отдохнуть. Ты уже столько всего сделала. Если утром еще будешь чувствовать слабость, мы подождем следующего дня, чтобы доделать замок.
У меня голова идет кругом при мысли о том, сколько всего он от меня хочет.
Мидас прочищает горло.
– И, если продолжишь вести себя так же во время праздничного бала, я разрешу тебе увидеться с Дигби.
Внутри все сжимается, сердце делает кульбит.
– Правда.
– К тому времени ты это заслужишь, – говорит он, радостно мне улыбнувшись.
Я заслужу… или найду Дигби сама.
Я нервно, немного отчаянно улыбаюсь Мидасу, потому что именно этого он и хочет.
– Спасибо.
Кивнув, он открывает дверь, и мы выходим в пустой коридор. Каждый день на этой неделе, что я трудилась, он запирал эту зону, не разрешая никому приблизиться к залу, даже стражникам. Ведь ему же не нужно, чтобы кто-нибудь, просто проходя мимо, увидел, кто на самом деле обращает предметы в золото.
Мы вместе идем по коридору, и я смотрю себе под подкашивающиеся ноги, а Мидас тем временем распаляется долгим монологом. Рассказывает, с какими комнатами мы проделаем тот же трюк, какие предметы я пропустила во время первого захода, сколько золота нужно знати… Порой кажется, что он разговаривает не со мной, а с моей магией. Но мне хотя бы не приходится отвечать.
Когда мы выходим к парадному входу, слева и справа от которого поднимаются две извилистые лестницы, у меня по спине струится пот, а ноги дрожат.
Я останавливаюсь на площадке, хватаюсь за перила, чтобы удержаться, и перевожу дыхание, пока Мидас болтает о какой-то ерунде.
– Царь Мидас.
Он останавливается на несколько ступеней выше меня, а я поворачиваюсь на голос. На второй лестнице слева по ступеням спускается юноша, которого сопровождают три стражника, за спинами которого свисают пурпурные плащи.
– Принц Нивен, – склонив голову, ровным голосом отвечает Мидас. Только потому, что я прекрасно его знаю, улавливаю в его учтивом голосе толику неприязни. – Мне сообщили, что вы еще нездоровы.
Мальчик одет в траурную черную одежду с вышитыми на манжетах сосульками. Он носит траур по отцу – человеку, чуть меня не убившему.
Я поднимаю руку и провожу пальцами по шраму на шее. Он уже не очень заметен – всего лишь небольшая неровная линия, но когда я дотрагиваюсь до него, то словно чувствую вонзающий клинок Фулька.
– Сегодня мне лучше, – говорит принц, быстро спускаясь по лестнице.
Нивен юн. Если бы меня спросили, я бы сказала, что ему не больше двенадцати. И вместе с тем он ведет себя как юноша королевских кровей. Горделивый подбородок, идеально уложенные каштановые волосы и в совершенстве скроенные одежды. Когда он останавливает на мне взгляд, я с радостью отмечаю, что глаза у него голубые, а не карие, как у Фулька.
Он удивленно взирает на меня, словно на миг решил, что я статуя, а не живой человек.
– Так это правда, – говорит он, подойдя ко мне. – Она полностью из золота.
Я напрягаюсь, но Мидас тотчас оказывается рядом со мной и загораживает меня.
– Принц Нивен, это Аурен. Моя позолоченная фаворитка.
Мальчик окидывает меня взором.
– Странно, – бормочет он, а потом смотрит на Мидаса. – Почему вы не превратите в золото всех своих наложниц?
