Он лишь смотрит на меня в темноте с непостижимым для понимания выражением.
– Серьезно, – нервничая, говорю я. – Не чувствуй себя обязанным оставаться со мной только потому, что я попросила. Да это, наверное, все равно дурная затея. У меня голова болит от применения силы, а после случившегося на перилах… – Я замолкаю, словно от смущения потеряла голос. – Не важно. Знаешь, я до сих пор на тебя злюсь из-за того, что ты мне соврал, да и ты явно тоже на меня злишься теперь, так что, наверное, тебе и правда лучше уйти.
Рип качает головой и на мгновение поднимает взгляд к небу, словно пытаясь понять, можно ли найти немного терпения среди загорающихся звезд. Возможно, толику терпения он все же находит, потому как вздыхает и говорит:
– Ну как я могу отказаться от такого приглашения?
К моему удивлению, Рип садится в соседнее кресло, и я теряюсь от того, что все же чувствую: волнение или облегчение.
Я поглядываю на него краем глаза, когда мы начинаем есть, и всячески стараюсь не соприкасаться с ним руками, даже не позволяю нам приблизиться друг к другу хоть на дюйм. Всем своим естеством я ощущаю его присутствие и явственно вижу, как Рип продолжает опускать взгляд на мою шею, которой касался губами.
Это точно была плохая затея.
На несколько минут молчание между нами становится невыносимым бременем. Оно опускается на наши напряженные плечи, и это заметно по крепко стиснутым рукам. Но бремя постепенно сходит на нет, сменяясь чем-то более легким, знакомым. На миг я почти притворяюсь, что мы снова вернулись в его лагерь и делим тихую палатку.
Я с аппетитом съедаю две засахаренные булочки, ветчину в меду и фрукт, покрытый вишнево-красным сиропом. Оказалось, что еда в этом королевстве всегда сладкая и липкая, но в эту минуту вовсе не возражаю, поскольку каждый раз, как облизываю пальцы, Рип переводит на меня взгляд.
Когда мы съедаем все, что было на подносе, мне становится лучше, и я больше не чувствую, будто могу свалиться в любую секунду. Обхватив ладонями кружку с дымящимся медом, я откидываюсь на спинку кресла и вздыхаю, и в ту же минуту начинает идти снег. Снежинки срываются с облаков, падая, как конфетти, на землю, напоминающую пергамент.
Мягко, медленно, успокоительно.
Я смотрю в небо, не стряхивая упавший на ресницы снег, а когда поворачиваюсь к Рипу, вижу, что он уже на меня смотрит.
– Ну, еще злишься на меня? – спрашивает он с насмешливыми нотками. Я с жадностью слушаю его голос, радуясь, что молчание прервалось, что забылись споры на лестнице.
– Я в ярости.
Рип склоняет голову, словно ничего иного не ждал.
– А ты? – спрашиваю я.
– Я вне себя от гнева.
Уголки наших губ одновременно приподнимаются в похожих ухмылках.
Он отклоняется назад, и шипы на спине исчезают под кожаной одеждой.
– Мы с тобой та еще парочка.
От его слов бегут мурашки по рукам, несмотря на то что я завернута в одеяло.
– Ты о чем?
У него загадочное выражение лица, и Рип открывает рот, чтобы ответить, но, задумавшись, снова смолкает. Снежинки падают на его черные волосы, исчезая в черных как смоль прядях, и Рип рассматривает меня с пылом, к которому я уже начала привыкать.
– Знаешь, это удивительно.
– Что именно? – спрашиваю я.
– Возможно, мы последние фейри в этом мире, и той ночью наши пути по какой-то причине пересеклись.
От сказанных им слов, что моя аура была маяком, на свет которого он последовал, в горле встает ком.
– Судьба иногда любит пошутить.
– Да, – шепчет он и смотрит на меня, водя большим пальцем по своей нижней губе.
– Можно задать тебе вопрос?
Рип приподнимает бровь.
– Ты знаешь правила.
– Тебе известны многие мои секреты, – раздраженно отвечаю я. – Я хочу знать, как ты всех обставил. Я видела тебя возле конюшни с фальшивым Рипом.
В его глазах появляются веселые искорки.
– Это когда ты на меня пялилась.
Я тут же густо краснею и возмущенно восклицаю:
– Я не пялилась на тебя!
Он сверкает в темноте белоснежной улыбкой.
– Врунишка.
Я скрещиваю на груди руки.
– И? – требовательно спрашиваю я, изо всех сил пытаясь скрыть смущение.
– Что «и»? – улыбаясь, парирует он.
– Ясно, – бурчу я. – Ладно, тогда скажи истинную причину, почему тебя зовут Рипом? – Этот вопрос мучает меня как зуд, который я не могу унять.
Потянувшись, Рип скрещивает перед собой ноги в лодыжках, и я опускаю взгляд на его крепкие бедра, а потом снова смотрю в глаза.
– А вот это уже интересный вопрос.
Не в силах сдержаться, я подаюсь вперед, как собака, которую поманили косточкой.
– И?
– И… однажды я тебе расскажу.
Вот мерзавец.
Я закатываю глаза и устраиваюсь поудобнее.
– Когда?
Он улыбается, отчего выглядит особо привлекательным.
– Когда ты перестанешь на меня злиться.
Сделав глоток, я упиваюсь появившимся в груди теплом, которое спускается по телу.
– Ладно, храни свои секреты.
– Храню. Как и твои.
От его ответа внутри все сжимается. Я знаю, что сижу здесь ночью и притворяюсь. Притворяюсь, что он не король Ревингер, притворяюсь, что он не составляет заговоры и интриги.
– И почему же ты хранишь мои секреты? – настороженно спрашиваю я.
Мы уже так глубоко спустились в этот ров, что не понимаю, почему бы не пройти дальше? Возможно, это единственная возможность поговорить с ним по душам, пока наши стены не разбились под покровом ночи.
– Потому что мне так удобно. – Его взгляд пронзает меня, как протыкает игла крылья мотылька, и даже больно так же.
В глубине души оседает разочарование, как камни на дно океана. Значит, это предупреждение. О том, что, если ему удобно так сейчас, не означает, что это будет длиться вечно. Будь на его месте Мидас, он бы подождал и воспользовался этой информацией, пока не наступит подходящий момент. Так поступило бы большинство королей.
Ни в коем случае нельзя доверять томлению и трепету сердца. Все, что произошло сегодня вечером, – то, как он нес меня, его слова, жар бедер между моими ногами, губы, касающиеся моей щеки, – все это украденные мгновения. Мгновения, которые мы себе позволить не можем. Нет, когда у нас настолько разные цели. Может, Рип и Золотая пташка могли улучить эти минуты, но Ревингер и Аурен? Никогда.
Как бы мне ни хотелось, чтобы все было проще, иначе… этому не суждено случиться, и я не могу делать вид, что это не так.
