Но даже при таких различиях между Рипом и Ревингером довольно много сходства, которое мне следовало заметить. Стоило королю войти в эту комнату, как я должна была почувствовать, кем он является на самом деле. Черные глаза или зеленые, шипы или гладкая кожа, заостренные уши или ровные – я должна была понять.
Оба облика необыкновенно красивы и невероятны, и не важно, какой у него цвет глаз, – король смотрит на меня с тем же пылом, что и всегда.
– Приобретенный навык, – всего лишь говорит он. – Что касается остальных, они видят то, что им говорят видеть, верят в то, во что им велят верить. Но я ведь не обязан объяснять это тебе, правда? Мидас на протяжении многих лет извлекал выгоду из того же, – с явным презрением говорит Рип. – Какого черта ты позволяешь всем верить, что это он обладает золотоносной магией, когда все это время ею обладала ты?
Я почти закатываю глаза от его раздраженной озадаченности.
– Смеешься? Я рада скрывать свою силу. Когда золото впервые начало сочиться из моих пальцев, я поняла, что попала в беду. Знаешь, как бы поступили люди с девочкой, которая может все обращать в золото? – Я качаю головой и провожу уставшей рукой по лбу. – Нет. Этот мир в достаточной мере мною пользовался.
Пользовался, оскорблял… и только потому, что тогда я просто выглядела золотой. Я и помыслить не смею, что бы произошло, если бы тогда я не сбежала. Если бы до сих пор находилась в гавани Дерфорт, когда проявилась моя сила, то все для меня обернулось бы еще хуже, и я никогда бы не смогла сбежать. От этой мысли мое тело охватывает дрожь.
Шипы на спине Рипа сжимаются как кулаки, а на его лице тенью повисает непроницаемое выражение.
– А теперь? Тебе кажется, что ты до сих пор должна прятаться, Аурен?
Я уверенно смотрю в его глаза своими золотыми.
– Не спрашивай меня об этом.
– Почему? – возражает он.
– Потому что из-за коварных побуждений хочешь, чтобы я рассказала правду. – Сквозь мою кожу проступает печаль, разочарование ложится на плечи как плащ. – Ты хочешь, чтобы я перестала скрываться и тем самым уничтожила Мидаса.
Его молчание, его неспособность отрицать мои слова говорят сами за себя.
Сначала Мидас, теперь он. Я хочу убежать как можно дальше от любого правителя в Орее, черт бы их побрал, и спрятаться там, где никто из них не сможет меня найти. Сколько еще мне по силам вытерпеть?
Становится все сложнее и сложнее стоять тут, смотреть ему в глаза и ощущать, как мое сердце пронзает сокрушительное разочарование.
– Я хочу, чтобы ты ушел, Рип, – снова произношу я, надеясь, что теперь он прислушается.
– Я говорил, что ты можешь называть меня Слейдом.
– Благодарю, но нет, – резко отвечаю я и с удовольствием замечаю промелькнувшую в его глазах досаду. – Но вместо того я присяду перед вами в реверансе, Ваше Гнилое Величество.
Он сердито смотрит на меня.
– Ладно, я уйду. Если кое-что мне скажешь.
– Что? – с досадой спрашиваю я.
Рип наклоняется так, что наши лица оказываются друг напротив друга, так близко, что я чувствую жар его тела.
– Почему ты кричала?
Я с недоумением смотрю на него, застигнутая врасплох его вопросом.
– Я… я не кричала.
Судя по выражению лица Рипа, я его совершенно не убедила, и мой невнятный ответ не помог.
– Хм. Возможно, это мне стоит достать бумагу и перо, чтобы проследить, сколько было между нами лжи.
Подлец.
– Ты ошибся. Ты не слышал, как я кричала, – вру я, хотя сердце в груди стучит так гулко, что надеюсь, он его не слышит.
По правде, я была сродни загнанному в клетку животному, готовая снести эту дверь голыми руками, когда стражники держали меня взаперти, но признаваться в этом сейчас не готова. Не Рипу.
Рип снисходительно приподнимает бровь.
– Правда? Выходит, мне послышалось, как ты кричишь и умоляешь тебя выпустить?
Дело – дрянь.
Требуется немало усилий, чтобы не обличить свои истинные чувства, особенно когда он стоит так близко.
– Возможно, эта уродливая ветвистая корона сдавила тебе голову, и у тебя возникли проблемы со слухом.
К моему превеликому разочарованию, он ухмыляется. Ненавижу, что при виде этой ухмылки у меня внутри все трепещет.
И хотя между нами едва ли метр, Рип наклоняется вперед, и я задерживаю дыхание. Он крадет весь воздух, и кровь в венах стучит, как дергающаяся на привязи собака.
Стоя вплотную ко мне, Рип наклоняет голову, а свою мне приходится запрокинуть. Мы смотрим друг на друга, и наши скрещенные взгляды полны смешанных чувств без надежды их истолковать.
Что таится в безмолвных, бурлящих глазах этого мужчины? Почему я чувствую, будто меня подавляют изнутри? Рип обладает надо мной властью, которая никоим образом не связана с его аурой, а имеет отношение только к тому, как мой взгляд опускается на его губы, когда он резко втягивает воздух.
Он снова отвечает мне сводящей с ума ухмылкой.
– Хм, а мне нравится твой гнев, Золотая пташка. Если только он направлен не на меня.
Я открываю рот, чтобы наорать на него, но не успеваю даже вымолвить и слово, когда он опускает руку и хватает одну из моих лент. Я замираю, а сердце сбивается с ритма.
Мы оба смотрим на ленту, которую он держит в руках, а когда Рип с нежностью гладит шелковистую золотую длину, у меня перехватывает дыхание.
Лента, словно мурлыча, легонько трепещет между его указательным и большим пальцами. По оставшимся пробегает дрожь, каждая с облегчением опадает, словно тоже чувствует его прикосновение. По рукам у меня бегут мурашки, когда Рип продолжает гладить ленту, даря ей такое спокойствие, какое мне прежде не доводилось ощущать.
Я должна выдернуть ее. Должна отступить. Должна сделать хотя бы что-то и проложить между нами дистанцию.
Но я этого не делаю. Не делаю и даже не могу признаться почему.
Его близость, его взгляд путают мои мысли. Я не могу соображать, чувствуя на лице его дыхание, его едва ощутимое прикосновение.
Я должна помнить, кто он такой, на что способен. Должна теперь пуще прежнего быть настороже.
– Тебе приходится их прятать, – тихо говорит он, и по какой-то причине глаза снова начинают слезиться.
Мне не по душе окружившие меня чувства. Я хочу придерживаться гнева, воспользоваться им, чтобы оттолкнуть Рипа. Воздух между нами сгущается, словно мы миновали кромку деревьев и ушли дальше в лес. Он настолько зарос ветвями и колючими кустами, что я не могу пройти через него, не оцарапавшись.
С усилием мне удается прочистить горло и прошептать:
