Я очутилась в небольшой гостиной, в углу которой примостился выкрашенный в голубой цвет стол. На нем не лежит ни клочка пергамента, ни книги или пера, а стул, похоже, вообще переместили. Напротив камина, в котором тлеет огонь, вразнобой стоят разномастные стулья, словно Слейд и его гости придвинули их друг к дружке, чтобы поговорить.
Все ли члены Гнева тут были? Лу, Озрик и Джадд? Наверное, поддельного Рипа тоже можно таковым считать. Но кто он, черт возьми, такой? Должно быть, Слейд безоговорочно доверяет ему, раз уполномочил притворяться им. Притворять двумя разными людьми – это огромная тайна, и мне интересно, для чего он это делает. Как же мало я знаю про Слейда.
Я снимаю пальто и вешаю его на спинку стула, а потом сажусь поближе к огню. В голове вертятся разные мысли, но я настолько взвинчена, что не могу усидеть на месте, потому почти сразу же встаю. Я поддерживаю огонь железной кочергой, смотря, как неспешно вспыхивают искры, а потом перевожу взгляд на приоткрытую дверь справа.
Не делай этого.
Я отворачиваюсь, положив кочергу на место, но снова посматриваю через плечо на дверь. Ведь ничего страшного не случится, если я взгляну одним глазком?
Была не была.
Взгляну всего на секунду. Ведь совсем не странно, да? Это всего лишь гостевая комната, в конце-то концов. Это вообще даже не спальня.
Я не успеваю себя образумить, как уже иду к двери, виновато оглядываясь назад, чтобы убедиться, что в комнате больше никого нет. Как только проскальзываю в спальню, меня тут же окутывает темнота. Окна от пола до потолка занавешены тяжелыми занавесками, но вроде проглядывает балконная дверь.
Я замечаю рубашку, брошенную на пуфик у камина. Кровать застелена одеялом ярко-синего цвета, большая часть подушек сброшена на пол, словно они не пришлись Слейду по вкусу своей мягкостью. Полагаю, Слейд, у которого из кожи вырастают шипы, скорее привык к жесткости, чем к мягкости, из-за того, что большую часть времени спит в военной палатке.
Я иду в другой конец комнаты и прохожу в еще одну открытую дверь. Почему бы и нет? Я и так зашла уже слишком далеко.
Здесь я вижу гардеробную, но вместо вешалок, забитых одеждой, и пола, на котором выстроена обувь, как в моей гардеробной, здесь довольно пусто. Всего несколько рубах и брюк либо черного, либо темно-коричневого цветов. В углу кучей свалены доспехи, а еще стоит одна пара сапог. Но внимание привлекает внушающее тревогу большое количество оружия, стоящего у стенки.
– Выглядит воинственно, – шепчу я.
Что можно сказать о мужчине, оружия у которого больше, чем рубашек? Наверное, не стоит проникать в личные покои упомянутого мужчины, но когда это меня останавливало?
Когда я отворачиваюсь, что-то в ближнем углу, куда я еще не смотрела, привлекает мое внимание. Подкравшись и отодвинув в сторону одну из рубашек Слейда, чтобы получше рассмотреть, я вижу, как мелькает что-то коричневого цвета.
Когда я понимаю, что это, у меня вырывается резкий вздох, словно из меня его выбил чей-то кулак. Я смотрю на знакомое пальто, водя пальцами по пестрым перьям и золотой подкладке. В голове вспыхивает воспоминание, как Слейд впервые изменился на моих глазах, как я бросила это пальто ему в лицо, когда он назвал меня Золотой пташкой.
Он его сохранил.
Не знаю когда, но он прокрался в те покои, взял пальто и сохранил его. Глаза пощипывает, в груди спирает, и на мгновение я просто смотрю на пальто. Смотрю и задаюсь вопросами.
Прерывисто вздохнув, я отворачиваюсь и возвращаюсь в спальню, пытаясь вернуть самообладание. Я должна вернуться в гостиную, но от вида этого пальто не могу прийти в себя.
Удивленным взглядом я осматриваю кровать и вспоминаю, как выглядел Рип во время ночлега в военной палатке. Я возвращаюсь в те времена, когда между нами были тлеющие угли и уйма сомнений.
Приблизившись к кровати, я провожу пальцами по подушке и замечаю явную вмятину в перьях и шелке, где покоилась его голова. Сама того не замечая, я наклоняюсь и нюхаю ее.
Закрыв глаза, я вдыхаю аромат Слейда. На самом деле до этого я не задумывалась, как он пахнет, но в его запахе есть что-то земное и примечательное. Он напоминает мне щепки сырой древесины и вспаханной почвы, но аромат вместе с тем тяжелее и интенсивнее – что-то вроде горечи шоколада.
Что-то во мне успокаивается, заставляет вспомнить ощущение его бедер, когда я зажимала их коленями, сидя на перилах. Снова вдыхаю, и кровь в венах пульсирует сильнее. Меня словно покидают беспокойные метания прошлой ночи.
Ленты как будто отыгрываются на моем расслабленном состоянии. Я чувствую, как они отпускают меня и проскальзывают на кровать. Ленты начинают кружиться, как собаки, учуявшие приятный запах. Но винить их не могу, потому что пахнет Слейд восхитительно.
Потакая своим желаниям, я вдыхаю еще разок, но наклоняюсь слишком низко, и с кончика носа падает капля, отчего я резко открываю глаза.
Проклятие.
Я отшатываюсь назад, с ужасом смотря на золотую каплю, растекающуюся по подушке, которую случайно зацепила. Опускаю руки, покрытые перчатками, неистово стирая пятно, но, разумеется, мне это не по силам.
– Нет, нет, нет…
Поскольку я еще не прикасалась обнаженной рукой подушки, то не могу контролировать силу настолько, чтобы предмет не превратился в чистое золото. Потому вместо того, чтобы превратить нити ткани в золотые, моя магия разливается по подушке, пока та не становится твердой, а в ее металлическом блеске отражается мое испуганное лицо.
Спустя несколько секунд шелк и перья становятся золотыми, а ямка на подушке от головы Слейда – навеки твердой, облаченной в мою глупую беспечность.
Я смотрю на подушку и кривлюсь, заметив, что она так сильно давит на кровать, что матрац под ней сплющивается, а каркас издает сердитый скрип, словно вот-вот треснет.
– Может, он не заметит? – задумчиво произношу я и вытираю нос, а потом кулаком легонько постукиваю по подушке. Кровать снова протестующе скрипит.
Да, уж конечно. Наверняка заметит.
Когда что-то тянет меня за спину, я отвлекаюсь от подушки и вижу, что мои ленты ныряют под одеяла, как шкодливые котята.
– О, великие боги, – бурчу я, пытаясь их вытащить. Они никогда так себя не вели. Ленты будто начали жить собственной жизнью после того, как атаковали Слейда в бойцовском круге.
– Вылезайте из кровати! – злобно шепчу я, но эти штуковины сильные. Я пытаюсь их поднять, но они снова вырываются из моих рук и продолжают ерзать. Раздраженно вздохнув, я наклоняюсь и пропихиваю руки под одеяло, хватаю ленты так, словно это веревка, сплетенная из двадцати четырех нитей.
Начинаю их вытаскивать, но замираю, услышав низкий, чувственный голос:
– Если бы я знал, что ты хотела запутаться в моей постели, то по крайней мере заранее бы в нее улегся.
