– Ну нет, – возразила я, – мы не дружили. Не было такого.
– Да прям. Было.
– Послушай. Мы с Билли Пэкстоном почти не знакомы! Он просто соседский мальчик. Мы с ним даже никогда толком не разговаривали до сегодняшнего вечера.
Брат вытаращился на меня; в свете луны его узкое точеное лицо напоминало маску Анонимуса. Он откинул одеяло.
[10]
– Включи свет.
Когда Хэнк был маленьким, тетя Фи подарила ему свой старый «полароид». Хэнк просто помешался на этом фотоаппарате и стал снимать все и всех подряд. За восемь лет стена в его комнате между встроенным шкафом и стеной заполнилась полароидными квадратиками; какие-то уже начали выцветать, другие нет. Сейчас он стоял у этой стены в пижаме, с взъерошенными волосами, и искал нужный снимок.
Разумеется, там было много моих фотографий в разном возрасте. На самом видном месте висела та, где я была с прямой челкой, только что выросшими кроличьими зубами и в дурацких очках в красной оправе. Там были фото парней в толстовках с эмблемами бейсбольных команд и девчонок с закрытыми глазами; они держали в руках телефоны, куртки, косяки, а их лица освещали яркие вспышки. Снимки крепились к стене канцелярскими кнопками и образовывали что-то вроде коллажа; на самых старых виднелись многочисленные дырки от кнопок.
– Вот, – Хэнк открепил фотографию, висевшую на уровне наших коленей и почти незаметную за другим снимком, изображавшим его и его подругу Джеду в костюмах вампиров. Он протянул ее мне.
Я взглянула на фото и даже не сразу поняла, что там изображено.
Мы с Билли стояли рядом; мне было лет десять, Билли – девять. Наверное, снимок сделали летом: мы были в шортах и почему-то в огромных спортивных куртках. Билли что-то рассказывал, судя по выражению лица, анекдот, а я зажмурилась и хохотала. Счастливая дурацкая фотография. Мои губы сами расплылись в улыбке. Потом я осознала нереальность происходящего.
Дрожащими пальцами я вернула фото Хэнку.
– Я этого не помню.
– Айви. – Его голос звучал почти умоляюще. – В смысле не помнишь?
– Говорю же, этого не было. Как мы… что это вообще такое?
Он судорожно сглотнул.
– У вас была дурацкая игра – вы наряжались в папину рабочую одежду и шпионили за соседями. Называли друг друга «Детективы-близнецы».
Я потерла шею ладонью.
– Детективы-близнецы? Так назывался дурацкий детский детективный сериал, я его в детстве любила.
Брат вздохнул с облегчением.
– Вот видишь. Ты помнишь.
– Нет, – я похолодела и покрылась липким потом. – Почему ты раньше мне ничего не говорил? Обо мне и Билли?
Он напрягся, будто готовился открыть мне неприятную правду.
– Из-за мамы.
– А что с ней?
– Она велела не разговаривать с тобой об этом.
Я не видела себя со стороны, когда услышала эти слова. Но судя по тому, как он изменился в лице, он, видимо, испугался.
– Когда это было?
– Летом накануне старших классов, – не колеблясь, ответил он. – А ты тогда пошла в седьмой класс. Я это хорошо запомнил, потому что той осенью как раз признался всем, что я гей. А ты вела себя очень странно, но у меня голова была занята другим.
– А что именно она тебе сказала?
– Она сказала… что вы с Билли поссорились, и я не должен лезть в ваши дела и дразнить тебя из-за этого. Я думал, это он виноват. Но потом заметил, как он по тебе сохнет, и тогда уж стало ясно, что расстаться была твоя идея.
– Но ты ничего не сказал.
– Говорю же, мне своих проблем хватало, – Хэнк выглядел виноватым.
– Она солгала, – выпалила я. – Я вообще ничего не помню. Ничего!
– Но… – Хэнк замолчал и поджал губы.
– Я сегодня виделась с Билли. Он сказал, что, когда мы были маленькими, я разбила ему сердце и заставила маму порвать с ним за меня. Что бы ни случилось, виновата она.
– Хочешь сказать, она заставила тебя забыть человека? Полностью? Но как? И зачем?
– Ой, брось, Хэнк, – сказала я. – Мы оба знаем, что она умеет… всякое.
Я думала, он станет со мной спорить, но он не стал.
– Да, – тихо ответил он.
Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.
– А папа? – спросила я. – Что ему известно?
– Айви, прекрати, – Хэнк плюхнулся на кровать и закрыл лицо руками. – Три часа ночи – не самое подходящее время, чтобы пытаться во всем разобраться. А еще мы с Джедой сегодня наелись грибов, и я правда не могу больше это обсуждать. Тебе надо поговорить с мамой. И с Билли.
– Да, вот только мама от нас прячется, а Билли теперь меня ненавидит.
– Да Билли с семи лет по уши в тебя влюблен, – пробормотал Хэнк и накрыл лицо подушкой. – А мама тоже рано или поздно домой вернется.
– Как это – влюблен?
Хэнк сдвинул подушку.
– Если дашь поспать, обещаю, мы вместе с ней поговорим. Ладно? Не обещаю, что говорить буду я, но могу присутствовать при вашем разговоре. Буду твоим наперсником. Но сейчас, прошу, дай поспать.
Я оставила его в покое. Пошла в ванную и стала смотреть на свое отражение, словно ожидала разглядеть, что происходит в моей голове, увидеть следы того, что осталось после маминого вмешательства в мою память.
Потом я вспомнила, как стояла у дома тети и отчетливо ощущала, что за мной следят; как читала сообщения от тети Фи, которые пришли сразу после того, как я позвонила ей в дверь. Что если они были в доме? Что если они прятались там, пытались разобраться с загадочной «проблемой», начавшейся с первого мертвого кролика? Папа остался ночевать в городе, а значит, его машина стояла у железнодорожной станции меньше чем в миле от нашего дома. В бардачке у него всегда лежали запасные ключи и ключ от тетиного дома. Если она не откроет дверь в этот раз, войду сама.
Я вышла на улицу и не увидела машину Билли перед домом. Видимо, ему, как и мне, не спалось.
Глава семнадцатая
Город
Тогда
Шэрон повесила на дверь табличку «Закрыто» и отвела нас в подсобку. Вдоль одной стены высились коробки, вдоль другой тянулись книжные полки. Тут была электрическая плитка и чайник, а на белой оштукатуренной стене висел постер фильма «Пропащие ребята». Рядом я заметила облезлую пробковую доску с открытками, флаерами и всякой всячиной
[11] – высушенными цветочками, кусочками нити, отрезанной косичкой, такой блестящей, что она вряд ли была настоящей.
