– Вас никто не спрашивал, – огрызнулась я.
– Хватит, – вмешалась Марион. – Послушайте.
В самих ее словах ощущалась сила. Они казались объемными. Я даже решила, что, может, это и есть заклинание. Когда мы только познакомились с Марион, та была мягкой и грубоватой, в ней не было изящества, лишь неуклюжесть. Сейчас румянец схлынул с ее лица, от детского жирка не осталось и следа – одна кожа да кости. Теперь она была похожа на аскета, поэтому ее слова звучали весомо.
– Я провела много исследований. С тех пор, как ко мне попала книга Астрид, я читала все, что могла найти о практикующих магах, оккультистах, ведьмовстве. У Астрид Вашингтон были уникальные способности, никто не мог сравниться с ней силой. Если нам перепадет хотя бы частичка этих способностей, хотя бы крошка…
Она закрыла глаза, словно сама мысль о силе слепила ее, как слишком яркий свет. Когда же снова их открыла, я увидела на ее лице выражение, которое когда-то заставило нас пойти за ней и перенять ее страсть к колдовству – любопытство картографа, жаждущего нанести на карту новые территории.
– Просто задумайтесь, – сказала она. – Задумайтесь, что мы могли бы сделать.
По спине побежали мурашки. Я представила целебное зелье в стократ сильнее того, что могла приготовить сейчас; лицо отца, не искаженное болью. Не позволила себе даже думать о немыслимом – о полном исцелении. Взглянула на Фи и увидела, что та ушла в себя. Интересно, о чем она думала.
– А из чего состоит заклинание? – Я говорила спокойно, но Марион смекнула, что я у нее на крючке. Она взвалила на стол свою тяжелую сумку – громадную, для художественных принадлежностей – и достала большое зеркало, завернутое в кусок оленьей кожи, толстую красную свечу и пустой футляр от губной помады, в котором она хранила иголки и булавки.
– И всё? – спросила Фи.
– Еще это. – Марион накрыла ладонью книгу в шероховатой кожаной обложке. – И нужная фаза Луны – она как раз сегодня. А еще правильное место.
– Сегодня, значит. А если бы мы были заняты?
– Я же знаю ваше расписание смен. Вы свободны.
– Да, но кроме работы, у нас есть и другие дела.
Марион очертила пальцем круг, указывая на нас с Фи.
– Обычно все свободное вы время проводите вместе.
Скажи она это в начале лета, я подумала бы, что она ревнует, но сейчас она думала явно не о нас двоих. Ее мысли были где-то далеко. Мы с Фи переглянулись, переговариваясь без слов.
Мне это не нравится, прочла я на нее лице.
Мне тоже.
Но…
К сомнениям примешивались и другие чувства. Любопытство, вина, желание. И надежда. Проступили наружу самые уродливые и резкие стороны нашей натуры. Те, что магия заточила, как резцы. Этими резцами мы могли бы высечь мир по своему замыслу. Только задумайтесь: нам было по шестнадцать, и мы наконец ощутили в себе бесконечный источник силы после того, как всю жизнь нам твердили, что мы слабы.
Даже теперь, пытаясь представить иной вариант развития событий, я не могу вообразить, что мое давно утерянное «я» говорит «нет», берет Фи за руку и уходит – от Марион, от магии. Даже если бы я могла вернуться в прошлое и все изменить, я все равно сказала бы «да».
Глава восемнадцатая
Пригород
Сейчас
Раньше я никогда не замечала, что фонари на нашей улице слабо жужжат в тишине, пока не прошла под ними в одиночестве в половине четвертого утра. Я перешла на другую сторону улицы и прошагала по границе двух поселков мимо старой детской площадки с ржавой каруселью, зловеще поблескивающей в лунном свете. Поднялся ветер, деревья вздыхали, как измученные жарой старушки.
Если долго идти по призрачному ночному миру, даже знакомые предметы покажутся странными. Дома, на крылечке которых горел свет, казались обманчиво приветливыми, те же, что стояли, погрузившись во тьму, напоминали запертые шкатулки с секретами. Покинув пригород с его геометрической сеткой улиц, я вышла на дорогу, идущую мимо начальной школы, парка и молла с круглосуточным магазином «7–11». Привычная вывеска ярко светилась на фоне неба цвета виноградного леденца.
В магазине, освещенном, как съемочная площадка, не было ни души; лишь продавец стоял за кассой. Я остановилась на краю парковки, поискала в карманах мелочь. Хотела шагнуть на тротуар и вдруг увидела девушку – она подошла сбоку, оттуда, где тянулись ряды закрытых магазинов. Она толкнула дверь «7–11», а я поежилась, представив, как холодно внутри, как там пахнет хлоркой, сладким сиропом и расплавленным сыром. Я посмотрела ей вслед и поняла, что совсем не удивлена. Не было ничего странного в том, что мы встретились снова, да еще ночью, в темноте.
Именно ее мы с Нейтом видели тогда в лесу. Я узнала ее уверенную походку и мертвенно-бледную кожу, как у человека, всю жизнь просидевшего в бункере под землей. Ее лицо, даже в профиль напоминавшее старинную потрескавшуюся картину на дереве, портрет женщины с грубыми, запоминающимися чертами лица. А еще на ней была моя кофта.
Я спряталась за «субару». Привстав над дверцей и заглянув в окно, увидела, как девушка вышла из магазина с двухлитровой бутылкой «Маунтин Дью» и хот-догом. Хот-дог из «7–11», подумать только! Даже Хэнк не стал бы есть такую гадость. Мы с Аминой шутили, что эти хот-доги годами никто не покупает, они так и вертятся на гриле – одни и те же сосиски изо дня в день пытаются разжалобить покупателей своим сиротливым видом.
Я с отвращением наблюдала, как девушка открыла бутылку и начала пить, запрокидывая голову все дальше и дальше. Ее горло сжималось, как у питона, пока она не осушила всю бутылку. Допив, она съела горячий хот-дог в три укуса и бросила мусор на пол, хотя мусорная корзина стояла всего в двух шагах. У края парковки она свернула налево и пошла в ту сторону, откуда я пришла.
– Какого черта, – прошептала я и пошла за ней.
Ее светлые волосы падали до середины спины. На ней были выцветшие джинсы, которые плохо сидели, и светло-голубой кардиган, который я бросила ей у ручья. С такой бледной кожей и волосами она должна была светиться в темноте, как белая собака, но я сразу упустила ее из виду. Свернула наугад и снова ее увидела.
Я шла за ней и то теряла из виду, то снова находила. Окружавшие ее липкие тени словно ласкали ее кожу. Я шла далеко позади, но она ни разу не обернулась и не замедлила шаг. Мы прошли мимо детской площадки, пересекли широкую дорогу, отделявшую кварталы друг от друга, и направились в ту сторону, где жила я. По мере приближения к дому я старалась держаться от нее подальше.
Она свернула на мою улицу. Я затаила дыхание, мысленно повелевая ей: иди, проходи мимо, не сворачивай. Но у нашей подъездной дорожки она остановилась. Замерла, как вкопанная, руки вытянула по бокам и уставилась на мой дом.
Я юркнула в тень у дома Билли. «Возьми трубку, Хэнк, осел ты эдакий», – пробормотала я, прижав телефон к уху, но звонок сразу переключился на голосовую почту. Потом девушка резко дернулась, зашагала по дорожке к дому и обогнула его сбоку.
