– Пап, – дрожащим голосом произнесла я, – ты рано.
Его рабочая одежда промокла, очки в модной оправе, которые мы с Хэнком для него выбрали, затуманились. Он протирал их рукавом.
– Надо было мне вернуться еще вчера. Мамы еще нет?
– Нет.
– Ясно. Билли, как дела?
Билли вцепился в мою руку, как в якорь. Его лицо оставалось бесстрастным.
– Все в порядке, мистер Чейз.
Отец переводил взгляд с меня на Билли, потом увидел, что мы держимся за руки. Я не могла понять, то ли это дождь затуманил его очки, то ли он действительно выглядел растерянным.
– О чем вы говорили?
Мое сердце упало. Наверняка он знает, подумала я. То, что сделала мама, чтобы заставить меня забыть о Билли… Папа должен был в этом участвовать. Иначе и быть не могло.
– Иди в дом. – Его взгляд был непроницаемым. – Нам надо поговорить. Сейчас же.
С болью в груди я провожала его взглядом. А когда вновь посмотрела на Билли, в его глазах читался испуг.
– Айви, – сказал он, – ты только об этом не забудь.
Я кивнула, но вслух ничего не сказала. Не знала, смогу ли сдержать обещание.
Глава двадцать третья
Город
Тогда
В тот день я дежурила. Опускала корзинки для фритюра в кипящее масло, выдавала сдачу и жалела, что не знала заклинание, которое заставило бы тело двигаться, а ум – спать.
Со мной что-то творилось. Теперь я в этом не сомневалась. И дело было не в колдовском похмелье, не в обычном похмелье от спиртного и не в полузабытом ночном кошмаре. Что-то творилось с моим телом, множилось в нем, как вирус, решивший обосноваться у меня под кожей. Как там говорилось в заклинании? Я снова услышала голос Марион, читавший слова колдуньи. Я не умру, а продолжу жить в вас.
Я взглянула на свою руку на стойке и вдруг испугалась – рука казалась чужой. Казалось, я ею не управляла.
– Дана. Дана!
Передо мной стояла Лорна, наша постоянная сотрудница, и щелкала пальцами у меня перед носом. Я не знала, как ей это удавалось с такими-то ногтями. «Маникюр для похода в церковь», – так она это называла. Ногти были длинными, как у Эльвиры – повелительницы тьмы, но жемчужно-белого цвета. Я уставилась на них, и тогда она хлопнула в ладоши для пущего эффекта.
– Шла бы ты домой, милочка. На тебя больно смотреть.
Ей было лет пятьдесят, она работала у нас почти с первого дня. Ей можно было простить такой тон. Перед уходом я зашла в крошечный туалет для сотрудников, вымыла руки, побрызгала пол разбавленной хлоркой. Потом посмотрела на себя в кривое походное зеркало и закричала.
Из зеркала на меня смотрела Астрид. Красивое лицо, блестящие кукольные локоны, бездонные золотые глаза. Я сунула руку в карман. Там лежала зубочистка из березы. Я быстро разломила ее и выпалила проклятье – первое колдовство, на которое отважилась после неудавшегося ритуала:
Тресни, стекло,
Изыди, зло!
Когда последнее слово сорвалось с губ, взорвалась лампочка над головой. Стекло в темноте посыпалось мне на волосы, но звук был такой, будто взорвалось что-то гораздо более крупное, чем лампочка. Я схватилась за дверную ручку, распахнула дверь и отпрянула. Глаза защипало от уксусных паров.
Пол был залит рассолом и усыпан осколками стекла. Мое заклятье – слабенькое, предназначенное максимум для того, чтобы разбить стакан в руках мужчины, подсыпавшего в него снотворное – залетело в подсобку и взорвало стоявшие на полке банки с маринованными овощами. Я возблагодарила богов и святых за то, что горчица и кетчуп у нас хранились в пластиковых бутылках. А потом заметила, что треснуло стекло в двери, ведущей на кухню.
Я бросилась к стойке. Лорна вытаращилась на меня, ее тонкие нарисованные брови поползли вверх, к малиновому парику.
– Что это было? Что ты сделала?
Не обращая на нее внимания, я оглядела кафе. К счастью, окна, выходившие на улицу, остались в целости. Никто не кричал, ни в кого не попали осколки и не шла кровь, никто не обещал подать на нас в суд.
– Стой, где стоишь, – отчеканила я и бросилась обратно в туалет.
Но Астрид уже не было. А зеркало на стене даже не треснуло. Еще бы, ведь оно было из нержавеющей стали. Мое заклятье просто случайно усилилось, потому что я запаниковала. Наверное, так и было. Так ведь?
Прежде чем взять швабру, я позвонила Фи.
– Не колдуй, – предупредила я. – Пока я не приеду, ничего не делай.
* * *
Мы прервали ритуал, не закончив его. Но что если он все-таки сработал, и мы получили то, зачем все это затевали? Что если Астрид Вашингтон, хоть и неохотно, отдала нам частичку своей силы?
Мы проверили мою теорию на заклинании, противоположном тому, что я произнесла в туалете. Простое починяющее заклятье: нужно вылить белый воск на половинки сломанного карандаша. Если сделать все правильно, воск растворялся, как сироп в чае, а карандаш срастался.
Комната Фи пахла, как именинный торт. Ароматизированные свечи для колдовства тоже годятся. В магазине «все за доллар» мы нашли упаковку ванильных свечей. Я произнесла заклинание; Фи вылила воск. Тот исчез, а наш простой карандаш снова стал целым.
Но на этом магия не прекратилась. На наших глазах с карандаша стерлась дешевая желтая краска, обнажив деревянную основу. Та затвердела, утолщилась, обросла корой, а в комнате сильно запахло кедром. Веточка зашевелилась, словно вспомнив о ветерке, когда-то ее трепавшем, и как в ускоренной киносъемке покрылась отвратительным грибковым наростом. Из него выползли три жука с серыми спинками – три лакричные конфетки, высыпавшиеся из пакетика.
Фи прихлопнула их книжкой.
– Срань господня, – я схватилась за сердце.
– Завершите начатое, – странным голосом произнесла Фи, – иначе я приложу свою руку ко всему, что вы делаете.
– Что?
– Слова из моего сна. Весь день крутятся на языке, но я только сейчас их вспомнила. Это Астрид тогда сказала.
Я закрыла глаза и вспомнила слова из своего сна. В этот раз они отчетливо прозвучали в голове.
Завершите начатое, иначе я буду являться к вам днем и ночью, и голос мой никогда не замолкнет. Я приложу свою руку ко всему, что вы делаете, вы будете видеть мое лицо в зеркале, а в вашей груди будет биться мое сердце, и я…
Голодные улыбки, стеклянные яблоки.
– В вашей груди будет биться мое сердце, – произнесла я и прижала руку к груди Фи, ощутив тот же зловещий трепет, что чувствовала в своей груди.
* * *
До повторного ритуала оставалось пять дней. Я пересчитывала их, как карамельки в кармане.
