Уже через неделю у нее появилась тайная подружка, миниатюрная блондиночка. В пустом туалете для девочек она подошла ко мне и поблагодарила за то, что я их прикрываю. До меня не сразу дошло, за что она меня благодарит: видимо, все считали настоящей девушкой Фи меня, и главной мишенью сплетен тоже была я.
– Никаких проблем, – пробормотала я и принялась ждать худшего – оскорблений на зеркале губной помадой, пинков в коридорах. Но ничего не случилось. Я ходила по школе в своем пузыре, как обычно. А с Фи никто не хотел связываться.
Естественно, мне пришлось поплатиться за то, что я сделала с Марион. Расплата настигала меня ночью. В моих снах бесконечно мелькали соль, кровь, разбитые зеркала и предсмертный визг кролика, как кино, пущенное по кругу.
Но сны были не единственной моей проблемой. Мой отец был при смерти. Долгое время он еще мог ходить и, шаркая, плелся в угловую лавку за чипсами, пивом и никотиновым пластырем. Потом перестал выходить из дома. А потом дядя Нестор пришел, взял меня за руку и заговорил со мной о будущем, которое я отказывалась принимать.
Отец промучился весну, неохотно сменившуюся теплым июнем. Однажды во вторник я открыла глаза, увидела за окном бледно-голубое небо и по застывшей пластилиновой тишине обо всем догадалась. Даже не заглянув в отцовскую спальню, позвонила дяде Нестору.
Дядя Нестор сидел рядом и сжимал меня в объятиях, пока медики уносили папу. Моего папу. Его тело, которое он не щадил и совсем не любил.
Дядя Нестор что-то говорил.
– Наш дом всегда будет твоим домом, – услышала я. – Пока я жив, у тебя будет отец.
Я попыталась сосредоточиться на его лице.
– Спасибо, – пробормотала я.
Собирая вещи, я чувствовала себя девочкой из сказки. Это же все не на самом деле, правда, думала я? В сказках родители умирают, чтобы жизнь героя изменилась, и он отправился путешествовать на товарняке, жить в маленьком домике в лесу или учиться в школе магии для бедных. Расстегнув чемодан на кровати Фи, по ее взгляду я поняла, что все сделала неправильно. Взяла с собой первые попавшиеся, бессмысленные вещи. Тут-то она обо мне и забеспокоилась.
Отец умер во вторник, а в четверг я переехала к Фи и дяде Нестору. Через несколько недель мне исполнилось семнадцать. Вскоре все мое детство уже казалось забытым сном.
* * *
Ссора, которую мы с Фи откладывали, все-таки случилась через год после второго ритуала. В день, когда Марион исполнилось бы девятнадцать. Фи разбудила меня, когда небо еще серебрилось, и зашептала мне на ухо.
– Пойдем к озеру, – сказала она.
Мы незаметно вышли, как раньше, как не делали уже много месяцев, и направились на восток, навстречу рассвету. У озера Фи упала на колени и посмотрела на воду, туда, где мир изгибался и скрывался из виду. Наконец она вздохнула и провела обеими руками по спутанным волосам.
– Сегодня. Мы должны хотя бы попытаться.
– Попытаться. – Я еще толком не проснулась и соображала медленно. – Что попытаться?
Фи взглянула на меня, и в ее глазах было столько горя, что я наконец поняла, как старательно она его от меня скрывала.
– Найти Марион.
Сердце забилось с удвоенной силой.
– Что ты такое говоришь?
– Я постоянно думаю о ней. Когда смотрю в зеркало. Когда не могу уснуть. Когда… даже когда мне на минуту становится хорошо, я думаю о том, что ей сейчас не хорошо. – В ее взгляде читалась мольба. – Если мы не попробуем, как мы сможем жить?
– Она умерла, – выпалила я. – Боже мой, Фи… неужели ты все это время думала, что она жива?
– Она не могла умереть. Если бы умерла, значит, ты… ты…
– Что? Скажи.
Она посмотрела на озеро.
– Хочешь, чтобы я взяла на себя вину? – спросила я. – Я это сделаю. Я стану злодейкой, если тебе это нужно. Но сначала смирись: Марион больше нет. Она мертва. И если бы не умерла она, погибли бы мы.
Фи отчаянно покачала головой.
– Этого мы не знаем. Не знаем, что сделала бы Астрид. И мы не видели, как Марион умерла.
– В этом не было необходимости.
– Я все время проигрываю этот момент в голове, все время, и я…
– Прекрати. – Я уронила голову на колени. – Я тоже все время об этом думаю. Вырваться из этого круга можно было лишь одним способом – убив ее. Только так можно было покончить с этим кошмаром, с этой заварухой, которую, между прочим, она устроила и даже не думала заканчивать! Мне иногда кажется, что нож был бы гуманнее. То, что сделала я… – Я повернулась и взглянула в печальные глаза подруги. – Вряд ли она умерла быстро.
Иногда я представляла, как все было. Если Марион не погибла от удара при падении, Астрид наверняка оставила ее жить, пока не найдет способ разрушить заклятье и разъединить их. Возможно, сначала она бы ее пытала. А может, заставила бы ее бродить в полумире, куда я ее изгнала, и Марион страдала бы там, чахла и в итоге умерла, как героиня старинной баллады.
Но даже самая ужасная смерть не сравнилась бы с другим исходом: с тем, что стало бы с Марион, если бы она выжила.
– А если честно, Фи, – мой голос понизился до шепота, – представь, если бы она выжила. Это было бы невыносимо. Если бы она осталась жить там, в ловушке, живой игрушкой Астрид. Совсем одна. Это же страшно. Она из плоти и крови, Фи. Она бы не смогла так жить.
Я взглянула на нее, желая найти подтверждение тому, что было правдой – должно было быть правдой. Я хотела, чтобы она отпустила мне грехи. Фи судорожно вздохнула.
– Марион умерла, – сказала она и посмотрела вперед, на озеро, с горделивым видом, как фигура на носу корабля. Ее голос был таким суровым, точно это она меня убеждала.
Я вздохнула полной грудью. Вина, сидевшая на груди, как суккуб, наконец отпустила.
– Она умерла.
Мы смотрели на чаек, паривших над волнами. Они взлетали вверх, кувыркались в вышине и пикировали вниз. Фи шепотом молилась за Марион, и мы обе пытались не думать о том, слышны ли наши молитвы там, где она умерла.
Глава тридцать третья
Город
Тогда
Мы закончили школу и переехали в квартиру-студию в мрачном квартале Бродвея. Наши окна выходили на джаз-клуб, основанный сто лет назад. Его неоновая вывеска заливала нашу комнату зеленым светом.
Фи окунулась в реальный мир. Поступила в ученицы к йербере из Пилсена, нашла работу в департаменте озеленения, сменила несколько подружек, которые не знали, то ли им пытаться завоевать мое расположение, то ли меня опасаться.
Казалось, она легко обо всем забыла и сосредоточилась на будущем. А я не то что о будущем думать не могла, а с трудом представляла, чем кончится день. Работала шесть смен в неделю в «Золотом цыпленке», уходила в шесть утра, приходила в четыре, а дальше надо было чем-то занять вечер. Обычно я сидела дома одна – наша квартира была слишком маленькой, гостей мы не водили, а Фи редко оставалась без пары. По вечерам, пока она где-то развлекалась, я заваривала кофе, ставила пластинки из папиной коллекции и с предательским облегчением встречала заход солнца. Я любила сидеть в темноте и смотреть на вывеску джаз-клуба, которая мерцала и подмигивала мне, как старая проститутка в дырявом зеленом платье с блестками.
