А тут ещё одна напасть – из румпельного тревожат. И на штурвале заметили – крейсер тяжело стал слушаться руля».
– Что ж, пошалили, теперь самим бы ноги унести. Отвоевались, господа! В Артур нам путь заказан, ежели так на нас наскакивать будут через каждую милю.
– В Чифу? – правильно поняли командира.
– Да. Иного пути избежать катастрофы я не вижу. Одно радует! Коль мы на себя, как вы говорите, всё кубло собрали, стало быть, наш ночной променад под прицелами минных аппаратов уж точно запутал японца.
* * *
На самом деле кое-кого с японской стороны правильные подозрения посетили.
Это был Того.
Масамичи Того.
Контр-адмирал (считая себя необычайно прозорливым) шёл своим отрядом, держась на траверзе русского госпитального судна «Монголия». В расчёте, что этот конвенционно светящийся плавучий островок может притянуть к себе разбежавшиеся русские корабли.
Оказалось, что русские – нет, а вот японские…
Расстреляв свой боезапас в ночных атаках, когда поотрядно, когда отбившимися одиночками, миноносцы флота микадо спешили на перегруппировку в Талиенван
[9].
Светящееся топами судно неизменно оказывалось в сфере их внимания.
Находящийся поблизости на крейсере «Идзуми» Масамичи имел возможность принимать рапорты от ретивых командиров дестроеров и сделать соответствующие выводы из разрозненных фактов ночной неразберихи. Понимая, что идёт в противоречие с приказом и поставленной задачей, контр-адмирал посчитал оправданным повременить с отходом на блокадные позиции к Порт-Артуру, почти угадав, куда двинет Витгефт: «Сомнительно, что русская эскадра сможет держать большой ход, тогда как я со своим отрядом легко нагоню её. Рассвет будет мне судьёй: увижу главные силы врага – предупрежу командующего. Если же на пути к корейским проливам броненосцев противника не окажется (а многие дымы либо выдадут их, либо нет), я всегда успею вернуться на исходную к Ляодуну. В конце концов, несколько часов роли не играют».
Крейсера 6-го боевого отряда повернули на зюйд.
В 4:00 они прошли всего в трёх милях от «Дианы»… не замеченные, не заметив.
* * *
К утру посвежело ветром, устойчиво задув с севера, что при двух пробоинах было не в радость.
«Диана» сохраняла пятиградусный крен на левый борт. Приходилось держать не более девяти узлов, иначе переборки трещали, не держали. Зато сменив курс на вест, избавились от внимания японцев.
По здравому разумению выходило всё верно – их в основном пытались искать на пути следования к Порт-Артуру.
С этим спокойствием командир и часть офицеров, валящиеся от усталости с ног, отправились по каютам, по койкам. Получила послабление и команда, только что в трюме всё ещё возились с распорками и пластырями.
С рассветом внимание вахты (не появится ли опять японец!) ориентировалось на левый борт – там должны были проступить берега Шаньдунского полуострова.
Штурман обещал:
– До Чифу шестьдесят-семьдесят миль.
Каково же было удивление марсовых, когда в рассеявшейся утренней дымке суша обозначилась на правом траверзе.
– Мать честна! А где мы? Неужель мы так бяжали, что незаметно у Артура оказались?
Подняли командира, подтянулся старший офицерский состав.
Поначалу встревоженные, потом недовольные, совсем не отдохнувшие, заспанные, поднялись на мостик. Уставились в бинокли, глядели на карту, испещрённую ночными каракулями штурмана.
– Это получается, что мы всё ещё в Жёлтом море. Справа-то Шаньдун, но южный берег… – штурман спросонья выглядел совершеннейше виноватым, – и маяк мы не из-за тумана не разглядели. Просто не дошли.
– То-то я смотрю бриз какой-то неправильный, – устало улыбнулся вахтенный офицер
[10].
– Стало быть, господа, мы идём не в Чифу, а в Циндао, – не стал делать трагедии командир. Зевнув в сторону, в кулак… подставив лицо ветру, Ливен встряхнул головой и предложил: – Кто как, а я… заснуть всё одно уже не получится. Посему кто со мной – сменим вахту. Но для начала предлагаю взбодриться крепким кофеем.
Просто «по чашечке», естественно, не отделались. Что-то куснули-закусили, а там и кок подоспел, расстарался, сервировав. Организмы, оказывается, после ночных стрессов изголодались.
Крен на застолье не сказался, посуда по скатерти не ездила, только приборы недовольно позвякивали, когда корпус крейсера подрагивал на волне.
– Циндао… – Ливен совсем ожил лицом – сошло покраснение, разгладились мешки под глазами, распрямлялись нафабренные кайзеровские усы. – Как думаете, немец даст нам время поправить корабль?
– Да вроде ж почти в друзьях…
– Ага, у немчуры свои политические прусаки-тараканы в головах!
– Входите, – это уже было постучавшему в дверь матросу.
Лицо появившегося на пороге вестового не несло тревоги, скорей, выражало сожаление, что господ офицеров отрывают от трапезы.
«Разрешите доложить» было прервано жестом старшего офицера:
– К сути, голубчик.
– Там, вашбродь, дымы на осте…
Переглянулись.
Прозвучало бы «миноносцы… слева… справа или ещё где», не так бы забеспокоились.
А вдруг это японский крейсер? Крейсера? Для покалеченной «Дианы», даже с сохранением полного орудийного залпирования, это может закончиться неприятностями.
Ливен вполголоса выругался, откладывая салфетку:
– Полагаю, господа, придётся подняться наверх.
Снаружи стало ещё свежее.
Солнце почти печёт, полоса берега обозначена серой дымкой – миль двадцать.
Младший штурманский офицер выдал координаты и примерные часы до Циндао.
«Диана» дымит двумя трубами – одна машина по-прежнему вне работы.
Немного обнадёжили трюмные: «переборки выдержат и двенадцать», и отыграли заднюю: «но лучше не надо».
Всё так же тягуче на руле, неполадки с кормовой динамо-машиной и ещё какие-то мелочи.
Крейсер заметно качает на продольной волне, и когда клонит на левый, и без того накренённый борт, наступают неприятные минуты – будто вот-вот повалит дальше.
На мостике все хватаются за поперечины, пристраиваясь с биноклями и зрительными трубами.
Уже через пятнадцать минут стало понятно – всё-таки миноносцы. Понятно, что японские – навязчивые, деловито догоняющие… как у себя дома.
