Поэтому, покидав снаряды и добившись умеренных повреждений и пожаров, японцы поспешили на ост, уверенные, что больше нужны там…
…Там, где главные силы Объединённого флота сцепились с отрядом Рожественского.
* * *
На «шестидесяти» третий в строю, то бишь «Сикисима», произвёл выстрел.
Думали – началось!
Думали – пуганый «японец» решил упредить и начать первым!
Однако выстрел оказался единичным. Пока.
– Пуганый, – с усмешкой подтвердил старший артиллерист. И пояснил: – Произвёл залп для проверки расстояния. Не доверяют дальномерам.
– Телеграф? – коротко спросил адмирал.
– Работы наших не отметили. Только японские – шифром и «открытым».
– Ну, так и включайте снова свои «глушилки» к чертям собачьим… нечего им! – Рожественский даже не стал спрашивать, о чём там открытым текстом балаболят японцы. Видно было, что расстроился, будто ждал лучших новостей.
И далее без перехода… хмуро и рублено:
– К повороту… поднять исполнительный «к повороту на правый борт все вдруг»! Дистанция выполнения вам известна. Орудия на «товсь», заряд тот же – новый бронебойный для «гэка», средний калибр – фугасный. Точки прицеливания – верхние концы труб, мачты. Разделение огня справа.
И только дождавшись, когда откричатся команды и каждый, кого касалась задача, известит о выполнении, командующий засобирался, призывая офицеров:
– Вот теперь, господа, пойдёт горяченькое! Проследуем в боевую рубку.
* * *
Тихо поминая всех зловредных духов за плохую видимость из проёмов боевой рубки, Того наблюдал за вражескими кораблями и ждал их следующего поворота, в целом правильно нарисовав для себя общую тактику флотоводца-оппонента – на отходе периодически создавать преимущество концентрированного огня в положении «кроссинга».
«И получается у него это на редкость отточенно и резво. Предугадать направление следующей „палочки“ Рожественского – значит вовремя отреагировать и достойно ответить», – заключил Хэйхатиро, распорядившись внимательно следить за любыми изменениями в эволюциях вражеских кораблей. Сам он с такого расстояния разглядеть, например, поворот башен главного калибра русских на тот или иной борт не рассчитывал – надеялся на молодых глазастых матросов сигнальной вахты и лучший обзор с марсов.
Японский адмирал, конечно, не видел рисунок Коломейцева, но не хуже других понимал все плюсы и минусы того или иного направления, что мог выбрать Рожественский. И естественно, предпочёл, чтобы русские повернули на восток… тем самым попадая под огонь его броненосцев (пусть и носовым плутонгом) и под полные залпы 203-миллиметровок придвинувшихся крейсеров.
Ко всему в этом случае вражеский отряд гарантированно отсекался от Квельпарта.
– Этот «адмирал Арктики», – в голосе Симамуры прозвучало презрение, – самонадеянный длинноносый варвар, если будет продолжать в том же духе. Единственный способ избежать нашего возмездия, это бежать на полных парах спрямлённым курсом, а не петлять, как…
Начальник штаба не успел договорить – его прервал крик сигнальщика:
– Русские повернули!
Как и ранее загибая резкой циркуляцией, при этом ничем не выдав намерений – башни ГК приводились в сектор стрельбы уже по ходу. По ходу пристрелки. Пристрелкой били все три броненосца, каждый по своей разобранной цели.
Сам Того отреагировал адекватно, довернув нос флагмана на три румба… и ещё круче в поворот. Однако (в отличие от рисунка Коломейцева) предпочёл более простую эволюцию, выстраивая обычную линию.
Цели корабли противника выбрали не мудрствуя – первые три броненосца.
Концевой «Фудзи» оказался необстреливаемым кораблём, как и крейсера, уверенно доступные лишь для главного калибра русских, который понятно, что был занят более весомыми оппонентами.
Того не видел, где шлёпнулись «пристрелочные», но залп не замедлил ждать!
Окрасившись огненными выхлестами, три далёких броненосца окутались клубящейся пороховой гарью, продолжая некоторое время оставаться в собственном дыму.
Практически одновременно выплюнули языки пламени и все японские корабли.
Давно загнав в глубину души трепет ожидания смерти, старый адмирал неожиданно поймал себя на том, что неподконтрольным разуму инстинктом самосохранения с замиранием ожидает падения вражеских снарядов. Эта проклятая внутренняя дрожь будто выглядывала из закоулков его грубо отёсанной сущности, мешая концентрироваться на другом – Хэйхатиро силился разглядеть результат огня своих кораблей.
С ревом прилетело, заволакивая все звуки раскатами детонаций – упали чужие снаряды.
«Микаса» не отреагировал ни звуком, ни характерным вздрогом.
Тем более не отреагировал и он – суровый сэнсэй.
Давно оглохшие уши и настроившийся на звуковые удары мозг будто бы за сценой уловили голос вахтенного, что на повышенных обертонах извещал:
– Попаданий нет! По другим кораблям эскадры попаданий не наблюдается!
Актуальность этого факта лишь мазнула удовлетворением и ушла в небытие, как и сами промахнувшиеся снаряды – впереди были новые испытания, новые встречные залпы.
Больше расстроило, злой и ноющей досадой, что и японские комендоры не добились успеха.
Три тёмных силуэта вышли из дымов подчёркнутые белыми всплесками недолётов, даже без намёка на «царапины» (уж разрывы шимозы заметили бы точно), и тут же разрядились полным бортовым, кутаясь в новую пороховую завесу.
Второй залп русских лёг более кучно, всего в полукабельтове от борта и по носу «Микасы», заслонив белыми колоссами весь вид. А когда они тяжело и будто нехотя осели ниспадающими потоками, Хэйхатиро увидел, что русские опять отвернули.
«Микаса» успел дать два выстрела из носового орудия, прежде чем накрыл форштевнем разводы всё ещё пузырящегося места падения русских снарядов. Не менее бегло били остальные корабли отряда, испятнав волны вокруг русских грязно-белыми столбиками всплесков. А «Микаса» уже ворочал нос вправо, вслед убегающему врагу, на стеньгах флагмана вился распорядительный флажный сигнал по эскадре.
* * *
Следующие сорок минут противостоящие отряды выписывали практически идентичные и неизменные по конфигурации эволюции, образуя на штурманских картах вполне стройную картину боя.
Рожественский продолжал «резать» так называемую «змейку», отбегая на полном ходу строем фронта, затем, дойдя в показаниях дальномера до – 55 (50), поворачивал корабли в «кроссинг», залпировал и снова бросался в шестнадцатиузловый отрыв. Признаться, не всегда добирая до этих «шестнадцати» – корабль под пятнадцать тысяч тонн не спринтер.
