— Это был его первоначальный капитал. К таким парням, как Маркус, которые чувствуют деньги, они сами липнут. Я слышала, что он здорово разбогател, играя в карты. Он стал одержим игрой в очко. Ты знаешь, что у него фотографическая память? Он подсчитывал все шансы в уме в зависимости от того, какие карты уже отыграли.
— Мой отец рассказывал, что впервые встретился с Маркусом за карточным столом. Они вращались в одних кругах.
— Маркус боготворил старый «Клермонт-клуб». Именно там он познакомился со всеми этими магнатами. А когда он начал, его уже было не остановить.
Глава 49. Сентябрь 1999 года
Спустя десять дней после того, как Чарли выставил Олд-Тестбери-Холл на продажу, Миранда объявила, что оставляет его и детей и возвращается к бывшему мужу, Буби Ван Хаагену, голландскому банкиру и коллекционеру произведений искусства. Она честно призналась Чарли, что сделала для их брака все, что было возможно, но ей все это надоело.
Она много думала, и им обоим будет лучше, если каждый из них пойдет своей дорогой. Вряд ли какая-нибудь другая жена сделала бы больше. В последнее время Чарли очень изменился, она выходила замуж за другого человека. С этим готовы были согласиться все ее друзья. Скорее всего, им не стоило заводить семью. У нее с Буби всегда было куда как больше общих тем для разговоров, и они друг друга гораздо лучше понимали. Иногда она задавалась вопросом, на какой планете живет Чарли. Идея продать Олд-Тестбери-Холл была совершенно абсурдна — если бы он встал с дивана и устроился на другую работу, как поступил бы на его месте любой разумный человек, то этого не потребовалось бы.
Миранда приказала Махе собрать одежду, которую тотчас погрузили в небольшой караван из грузовых фургончиков и доставили в домик Буби на Честер-сквер. Наблюдая, как иранские водители из «Белгравия-Лимузин» снуют по лестницам его дома с огромными чемоданами жены, Чарли чувствовал, что потерпел полное личное и финансовое фиаско. Всю жизнь Чарли окружали сильные женщины — сперва это были его мать и Нэнни Аброт, а затем Миранда, — и все они приносили с собой стабильность, но досаждали Чарли своими драконовыми требованиями. Он не понимал, что никогда у него не было истинной свободы — в выборе дома, работы и даже друзей. Даже когда он женился на Миранде, это просто была смена одной смирительной рубашки на другую. Теперь мать и жена занимали практически одинаковое место в его сознании — ожидания каждой из них Чарли так и не удалось оправдать.
Для Верены Криф было важно, имел ли их сосед землю, охотничьи угодья и хорошую родословную.
Для ее невестки главными ценностями были объекты недвижимости в Челси или на улицах Холланд-парк и возможность без проблем заказать место в популярных ресторанах или гостиницах.
Традиционные рыцарские и несколько убогие представления Чарли о мужчине как о добытчике и охотнике в течение нескольких лет трансформировались, и теперь он считал своим долгом снабжать Миранду по первому се требованию модными платьями, билетами на дорогие курорты, плавательными бассейнами, конюхами, виллами в Таскании и сумочками от Гермес Келли. Ни разу за восемь лет семейной жизни Чарли даже не подумал, что может отказать своей жене хоть в чем-то, ее приверженность определенным стандартам сразу же делала любые возражения невозможными. Миранда просто хотела иметь то же, что имели ее более богатые знакомые, и, однажды сломив волю мужа, никогда не отказывала себе в удовольствии. Он жил ради кратковременной женской благосклонности, которая всегда следовала, стоило ему выполнить ее каприз. Когда Миранда сообщила ему, что уходит, первой реакцией Чарли было облегчение, что мать никогда не узнает об этом.
Миранда сразу же дала ему понять, что, разумеется, ни в коем случае не отказывается от воспитания детей, но о том, чтобы они переехали вместе с ней к Буби, не может быть и речи — у него слишком хорошая мебель. «Маленькие липкие пальчики и секретеры «Бейдермейера» плохо сочетаются в одном помещении», — заявила она.
За полтора года до своей кончины Джин Болтон попросила Стюарта отпустить ее из Арднейсага в Сметик, поскольку хотела провести последние дни в собственной постели.
Джин страдала от рака, и хотя она никогда не жаловалась на плохое самочувствие, все свое свободное время Стюарт старался проводить рядом с ней. Возвращаясь в аэропорт Бирмингема пятничным рейсом из Франкфурта и садясь в такси прямо у международного терминала, Стюарт добирался от двери до двери меньше чем за четыре часа и успевал к вечернему чаю и девятичасовым новостям.
К своему стыду, он вдруг обнаружил, что не был в Сметике уже почти пятнадцать лет. Возвращаясь в город своего детства, он каждый раз испытывал необъяснимое волнение и тревогу. Когда его спрашивали, где он родился, Стюарт всякий раз с гордостью отвечал: «В Бирмингеме, в Черной Стране
[31]», — давая тем самым понять, что происхождение является для него предметом особой гордости. Он никогда не думал иначе и был благодарен за первоклассное образование, которое получил именно здесь. Но вместе с тем он прекрасно понимал, что центральные графства были местом, откуда человек должен выбираться при первой же возможности. На днях Стюарту в Германию пришло письмо из его старой школы. Каким-то образом узнав его домашний адрес, директор школы просила о пожертвовании в честь наступления нового тысячелетия, и Стюарт положил в конверт чек на тысячу фунтов и отослал его в Англию. Затем пришло второе письмо, в котором его приглашали прочитать в школе лекцию о том, как он стал выдающимся бизнесменом, но на сей раз Стюарт вежливо отказался.
Проезжая через центр Бирмингема с его новомодными разъездами, кольцевыми развязками, тоннелями и виадуками. Стюарт не узнал свой город. Старый Сметикский автоагрегатный завод, закрытый Маркусом в конце восьмидесятых, был разрушен, и на его месте возвели автомобильный аукционный центр. После экономического спада начала девяностых на том же месте построили спортивный комплекс и солярий.
Стюарт был потрясен состоянием матери. Она утверждала, что чувствовала себя гораздо лучше, старалась содержать себя в чистоте и даже приготовила к приезду сына обед, но было очевидно, что она очень слаба. С последнего Рождества она сильно похудела и теперь казалась миниатюрной копией самой себя. Как всегда, по ее квартире разносились чарующие звуки классической музыки. За чаем они слушали ноктюрны Шопена.
Впервые за последние двадцать лет Стюарт уснул в своей старой спальне, под синим покрывалом и в окружении музыкальных плакатов и трофеев с соревнований по плаванию. Над раковиной висел диплом об окончании Бирмингемского университета. Книжная полка была заставлена старыми учебниками по экономике и конспектами лекций. Он лег одновременно с матерью и после напряженной недели в Германии долго не мог заснуть. Он лежал с открытыми глазами и думал о своей жизни. Материальный успех разочаровывал его все больше и больше. Несмотря на огромную зарплату и еще большие премии, которые обеспечивали ему невозможный ранее уровень безопасности и бессонные ночи, Стюарт понимал, что ему не хватает самого главного. Даже в Арднейсаге, где он поначалу наслаждался уединением и просторами, он теперь чувствовал себя просто одиноким. Мать все чаще спрашивала напрямую, планирует ли он жениться, но у него совершенно не было времени на личную жизнь.
