Прочитав все это, Стюарт ощутил странное сочетание гордости и стыда. Никогда раньше ему не приходилось видеть в газете фотографию знакомого человека. Он гордился тем, что его отец когда-то работал на Маркуса, который теперь стал знаменитым и попал на страницы газет. Но вместе с тем, если автоагрегатный завод закроют, то рабочих уволят, и это будет целиком его, Маркуса, вина. Все знали, что в Бирмингеме половина заводов уже закрылась. Если пройтись по городу, то можно увидеть множество заброшенных цехов и складов с выбитыми окнами.
Отцы многих мальчиков из «Сент-Эдвардс» уже потеряли работу. Стюарт решил, что лучше никому не рассказывать про Маркуса Брэнда и про их отношения; по крайней мере, пока не уляжется эта смута.
На следующее утро, когда Стюарт пошел в школу, люди все еще стояли на мостовой у заводских стен, полицейских стало существенно больше, и они теснили рабочих от ворот. С других фабрик к автоагрегатному заводу подходили сочувствующие. Бастующие разожгли костры и грелись вокруг них, пытаясь спастись от промозглого ноябрьского ветра. Проходя мимо, Стюарт взглянул в одно из окон административного корпуса, где всегда работали начальники, и представил, что Маркус сейчас где-то там, сидит и ест омаров, разламывая их розовые клешни серебряными кусачками.
Тем вечером Стюарт, как всегда, делал домашнее задание. Он услышал, как вошла мать, она поставила тяжелые сумки на пол, и через несколько минут до Стюарта стали доноситься звуки прелюдии Шопена. Джин Болтон любила классическую музыку и, придя домой, включала Третий канал. Когда Стюарту исполнилось девять лет, она стала брать его с собой на концерты в «Бирмингем-Таун-Холл». Он уже слышал лекции Артура Рубинштейна о Шопене, Фалла и Бетховене.
Главной темой вечерней газеты вновь оказался скандал вокруг автоагрегатного завода. На сей раз, там появилась фотография «бентли» Маркуса Брэнда, сделанная с крыши противоположного дома.
Стюарт показал ее матери.
— Я уже видела, Стюарт, — ответила она. — И знаешь что, не рассказывай никому, что Маркус твой крестный.
Многие наши знакомые очень недовольны им.
Джин Болтон уже пожалела о том, что разрешила Стюарту поехать во Францию. Она чувствовала, что ему там не понравилось. Ей всегда было трудно понять, что у сына на уме, Стюарт отличался скрытностью.
Локаут продолжался двадцать три дня. Сперва часть рабочих была уверена, что спор не может тянуться дольше. Руководство теряло контроль над ситуацией, и все прочее было просто вопросом времени. Цеховые старосты даже начинали поговаривать о специальной компенсации, которая причиталась рабочим, прежде чем те вернутся на свои места, но к концу второй недели денег так никто и не увидел. В семье Мика не на что было даже покупать еду, а в магазине отказались отпускать в кредит. Однажды после школы Стюарт пригласил приятеля домой попить чаю с тройным бутербродом.
— Отец говорит, что все рабочие едины как никогда, — сказал Мик, — они жарят каштаны на кострах. Мистер Брэнд очень напуган…
На третьей неделе настроение вдруг резко переменилось. Маркус Брэнд дал интервью «Бирмингем пост» и сказал, что если рабочие не вернутся на свои места, то он демонтирует конвейерные линии и продаст оборудование за любые деньги. «У нас уже есть предложения. К нам обращаются из Индии и других стран. Мы можем перевезти туда весь завод».
А потом перед воротами произошла первая драка. По периметру стены подожгли старые покрышки и тряпье, вымоченное в бензине. Полиция стягивала все новые и новые силы. Старосты, взволнованные отсутствием результата, продолжали ужесточать свои требования. Кто-то видел, как на территорию завода проходили люди из Британского конгресса тред-юнионов
[6].
В четверг, когда Стюарт, Мик и Джинджер возвращались домой из школы, они оказались свидетелями потасовки. Кто-то из молодых рабочих запустил в полицейских кирпичом. Очень скоро в драку оказались вовлечены около двухсот человек, в воздухе носились булыжники с мостовой, бутылки и битое стекло. Всеобщее разочарование дало старт вспышке насилия. Стюарт видел полицейского с залитым кровью лицом. Несколько коллег несли его к автобусу. Затем часть толпы перешла в наступление, используя плакаты как оружие ближнего боя; полиция отвечала дубинками. Цеховые старосты орали в мегафоны, призывая людей к порядку и одновременно подбадривая дерущихся, но их голоса никто не слышал.
Мальчики стояли на холме и с интересом наблюдали за происходящим, как зрители на чемпионате по уличным боям.
— Смотрите, вон мой папа! — радостно закричал Мик.
Отец Мика и его недавние сотрудники неслись в направлении ворот с длинным рельсом, намереваясь воспользоваться им как тараном. Стюарт ощущал прилив радостного возбуждения. В тот момент он не сомневался, на чьей он стороне.
Рельс врезался в ворота, они затряслись, но устояли. Рабочие развернулись, собираясь отойти подальше, чтобы повторить разбег, но тут на них налетели полицейские и быстро уложили своими дубинками на землю. Было видно, как люди защищали головы руками, и слышно, как рельс с грохотом упал на землю.
Отец Мика получил удар по голове, и полицейский стал бить его по плечам. Двое рабочих оттащили его обратно в толпу, где было безопасно.
К тому моменту, когда Мик с друзьями нашел отца, тот уже лежал на мостовой, и над ним сгрудились другие рабочие. Его лицо было все в кровоподтеках. Староста, которого Стюарт недавно сравнивал с. римским сенатором, уговаривал отца Мика отхлебнуть чаю.
— Ты герой, дружище, ты настоящий герой, — сказал он и повернулся к мальчикам, которые стояли рядом, не зная, что делать. — Парни, кто-нибудь из вас знает, где он живет?
Мик поднял руку, как в школе:
— Это мой папа.
— Что ж, тогда беги-ка ты домой и приведи сюда маму, — сказал ему староста.
Мик бросился домой со всех ног, за ним побежал Стюарт. Он вдруг вспомнил, который час. Его мать скоро придет домой, а он еще не садился за домашнюю работу. Но как он мог думать о домашнем задании, когда на его глазах свершалась история? Он был горд за отца Мика. Его тронуло то, как все эти люди сражались, чтобы спасти завод.
Перед их квартирой стоял белый грузовик с открытой задней дверью, а двое мужчин в рабочей одежде пытались занести деревянный ящик в дом. По форме ящик больше всего походил на огромную картину, заколоченную досками.
— Ты живешь здесь? — спросил один из грузчиков. — У нас посылка для Стюарта Болтона.
— Это я.
Каким-то чудом грузчикам удалось втащить ящик вверх по узкой лестнице и протиснуться в двери квартиры Болтонов.
Они поставили посылку, не распаковывая, в самой середине комнаты.
Вскоре вернулась Джин. Увидев ящик, от удивления она ахнула.
— Должно быть, здесь какая-то ошибка, я ничего не заказывала, — сказала Джин. — Они должны вернуться и сию минуту забрать это обратно.
