Пишет Агата не только рассказы, но и роман с восточным колоритом «Снега в пустыне». Действие романа происходит, не трудно догадаться, в Каире, в отеле «Джезирах», – другой восточный колорит ей пока неведом. Но только пока: «восточных» романов у Агаты будет немало. Начинается недописанный роман так:
«В ресторане отеля “Джезирах” ужинали после бала привлекательная молодая особа и двое сопровождавших ее мужчин, один – капитан, невысокий, широкоплечий, с темными волосами; другой – лейтенант лейб-гвардии, блондин, моложе на пару лет и капитана, и их дамы. Молодые люди сидели по обе стороны от нее и ее развлекали…»
Родственники, как водится, пришли в восторг: «Безупречное владение пером!». А вот Иден Филпоттс, местный беллетрист, автор не слишком талантливый, но опытный, видавший виды, прочтя роман, признался Агате, что ожидал большего. Впрочем, слукавил: большего, судя по его письму начинающей писательнице, он от нее не ожидал.
«Кое-что получилось у Вас совсем недурно, в чувстве стиля Вам не откажешь. – Начинает Филпоттс за здравие, кончает же за упокой: – Выбросьте из Вашего текста мораль, Вас ведь хлебом не корми, дай прочесть мораль, но нет ничего скучнее морализаторства. И оставьте ваших героев в покое, пусть они говорят за себя сами, не говорите за них и не пытайтесь объяснить читателю, что они имели в виду…»
Литературный агент Филпоттса Хьюз Мэсси, которому Филпоттс переслал «Снега в пустыне», был столь же суров и столь же справедлив. Бросив беглый взгляд на обложку рукописи, он хмыкнул: «М-да, “Снега в пустыне”?! Что-то это название мне напоминает. “Пожары в лесу”»? И, вернув спустя несколько месяцев Агате рукопись, посоветовал: «Будет лучше всего, если Вы выбросите этот роман из головы и займетесь чем-нибудь более актуальным…»
А вот как отозвался Филпоттс в феврале 1909 года на рассказ Агаты «Лишь бы настоять на своем»:
«Читайте “Исповедь курильщика опиума” Де Квинси… Не будьте такой беспечной, безответственной, пусть беспечностью страдают ваши герои. Последуйте моему совету: учитесь у Флобера. И не увлекайтесь эпиграфами, тем более поэтическими. Если Вы знаете французский, прочитайте в оригинале рассказы Анатоля Франса и “Мадам Бовари”, это один из величайших романов в истории литературы».
На риторический вопрос, как ей жить, Филпоттс ответил:
«Жизнь – важнее искусства; если сейчас вы живете полной жизнью, выбросьте искусство из головы».
Агата, как мы знаем, мэтра не послушалась.
И в следующем романе «Видение», написанном под заметным влиянием недавно переведенной на английский «Тайны желтой комнаты» Гастона Леру, где убийцу преследуют журналист Жозеф Рультабий и профессиональный детектив Фредерик Ларсан, учла замечания мэтра. Нравоучений героям она больше не читает, в диалог персонажей не вторгается и, главное, нащупывает, кажется, свою тему: убийство, раскрытие преступления. И тем не менее «Видение» точно так же было издателями отвергнуто; та же участь ожидала и ее первые литературные опыты, полные мистики: «Дом красавицы», «Зов крыльев», «Маленький одинокий бог». Подписанные разными, никогда не повторяющимися псевдонимами, эти творения запечатывались в большой толстый конверт и исправно уходили в издательства – и так же исправно спустя несколько месяцев, иной раз в том же конверте, возвращались по почте с пометкой «Отказано».
3.
Начинающий литератор, надо отдать Агате должное, особенно не тужит – посоветовал же Мэсси заняться «чем-то более актуальным». К тому же на личном фронте дела у восемнадцатилетней Агаты обстоят куда лучше, чем на творческом: от предложений руки и сердца нет отбою, ухажеры в загородных поместьях слетаются, как мухи на мед. Агата, как и предположил Филпоттс, живет полной жизнью: балы, скачки, регата, охота, теннис, крокет, романтические прогулки вдоль озера. И, главное, – поездки на автомобиле, и с предельной скоростью: не двадцать миль в час, как предписано тогдашними правилами дорожного движения, а все пятьдесят – как иначе завоевать водителю сердце застенчивой, погруженной в себя барышни?!
Первым в ряду пылких поклонников был бравый артиллерист, который сразу же, как вояке и полагается, перешел к планомерной осаде: звал сыграть в теннис, приглашал потанцевать, покататься на лодке по озеру («Не хотите? Тогда, может, прогуляемся по берегу?»). Уговорил Агату, что подвезет ее на своей машине на станцию. Не успела она войти в купе и, переведя дух, сказать себе: «Слава богу, отделалась!», как артиллерист ворвался в вагон вслед за ней и, едва отдышавшись, заявил, что сперва решил подождать следующей встречи, но понял, что ждать больше не в состоянии:
«Должен вам прямо сказать, я в вас безумно влюблен, слышите? Вы должны за меня выйти… Стоило мне вас увидеть, как я понял: вы – та единственная, без которой я не могу жить».
Ничего не оставалось, как сказать артиллеристу горькую правду…
Второй претендент, и тоже военный, был ростом, да и чином повыше. Тридцатипятилетний полковник семнадцатого уланского полка Болтон Флетчер познакомился с Агатой в загородном доме Клариных друзей – и времени даром, как и артиллерист, не терял. Уже на следующий день послал ей любовное письмо, а с ним – цветы, шоколад, за цветами и шоколадом последовала эмалевая брошь, а за брошью – предложение руки и сердца.
«Я была в таком восторге, – вспоминала потом Агата, – что, как ворона в басне, чуть не упала с дерева; однако стоило Флетчеру уйти, как от моих чувств ничего не осталось».
От навязчивого поклонника спасла Агату Клара: «Моя дочь слишком молода и не готова принимать судьбоносные решения. Давайте отложим этот разговор на полгода». Не получив ответа и через полгода, полковник, когда Агата и думать о нем забыла, отбил ей телеграмму, в которой раздражения было куда больше, чем любви: «Не могу больше терпеть Вашу нерешительность! Выйдете Вы за меня замуж или нет?!» Ответ не заставил себя ждать. Какой – угадать не трудно.
Третьим претендентом на руку Агаты Миллер был моряк, и не просто моряк, а моряк-подводник, увлекающийся теософией и спиритизмом Уилфред Пири, друг детства, с которым она не виделась по меньшей мере лет десять; тогда Пири был всего лишь курсантом военно-морского училища, теперь же стал лейтенантом, пусть и младшим. В «Неоконченном портрете», о котором мы еще скажем, Агата Кристи вывела его в образе Джима Гранта. Как и Болтон Флетчер, Пири сделал Агате предложение уже на третьем свидании – и был немедленно отвергнут: друг детства так другом и остался. Выслушав приговор, Уилфред насупился, тяжело вздохнул и, сказав: «Что ж, имейте меня в виду; если вам никто больше не подвернется – я всегда ваш, так и знайте», отправился с экспедицией в Южную Америку зализывать раны.
«У меня гора свалилась с плеч, – вспоминала Агата. – Я любила Уилфреда как брата, мне хотелось, чтобы ему было хорошо – но только не со мной».
«Слишком правильный, слишком порядочный, слишком заботливый… Никакой романтики», – пыталась объяснить сердобольной матери свой отказ Агата.
Но главную причину отказа она от Клары скрыла: Агата была влюблена.
