– Бей! – во всю глотку заорал Панин.
Его «разбойный приказ» с могучим медвежьим ревом и лихим посвистом бросился в едином порыве по сходням, атакуя и рубя направо и налево. Заскочив на причальную тумбу, Федор еще раз оглядел порт и увидел, что два больших «купца» успели развернуть паруса и, порубив причальные концы, отчаливают.
– К лодкам! За мной, не отпускать никого!
Его команду услышали. Десятки рук ухватили несколько вытащенных на берег рыбацких суденышек и столкнули их на воду. Охотники быстро разобрали весла и расселись по скамьям. Сам Панин оказался на носу первой, Попел взял на себя командование второй.
– Наддай! И раз, и раз! Шибче, шибче! – надсаживаясь, в азарте погони орал чех едва не на всю бухту.
Панин, не теряя времени, приказал верному вестовому:
– Васька, лук и стрелу мне! – Тщательно прицелившись и поблагодарив небеса за то, что на море почти нет волны, выстрелил в рулевого. Не попал, но заставил сгорбиться и присесть.
– Еще стрелу! – зло прокричал Федя, сердясь на себя.
Новый выстрел, и кормщик с пробитой головой рухнул на палубу, заставив «купца» вильнуть в сторону, теряя ветер в парусах.
– Поднажмите, братцы! Настигаем!
Борт корабля стремительно приближался. Одного из матросов, что попытался начать пальбу по преследователям, Федор с ходу выбил, послав еще одну меткую стрелу. Подойдя к почти замершему кораблю, Панин, сунув в руки Васьки лук, быстро поднялся на палубу и вытащил пистолет. На него, замерев, смотрели полтора десятка моряков. Следом полезли остальные бойцы абордажной партии.
– Дело сделано. Вертай взад. – Видя, что его не понимают, он ухватил самого важного из пленников за плечо и ткнул пистолетом в сторону порта. – Идем в Кафу!
Тем временем со второго беглеца его окликнул Попел.
– Полковник, этот тоже наш!
– Молодцы, – прокричал он в ответ. – Теперь пошли обратно!
Оказавшись снова на берегу, Панин встретил своих сотников – Позднеева и Парфенева.
– Докладывайте, каков улов?
– Господин полковник, захватили десяток кораблей и каторгу, что ушла от нас из-под Азова.
– Видно, планида у них такая…
– Да, от судьбы не уйдешь… Пленных много взяли. Одначе куда их всех девать теперечи?
– Все корабли накрепко к причалу пристроить и крепкие караулы выставить. Паруса отвязать и убрать вот хоть в воротную башню, весла снять, казну сыскать и мне принесть. Товары, какие найдем, – пересчитать и мне роспись дать. Гребцов расковать, вызнать кто и откуда. И вот еще – надо всем поесть толком. Разыщите котлы и еду да принимайтесь прямо здесь за варево. Или корчмы какие поблизости сыщите, поваров растолкайте, пусть спешно принимаются за готовку. Галерных гребцов тоже след накормить. Православным можно и оружие раздать. Сабли, топоры, чеканы, ятаганы, кинжалы из тех, что нам с добычей сегодня попали. Пошли к башне воротной, осмотрим, чего да как там. Думаю, надо ее занять, а потом нарочного царю-батюшке пошлем с доброй вестью.
– Будет исполнено.
Дойдя до бастиона, Федя быстро осмотрелся внутри и, дойдя до верхней площадки, снова принялся раздавать приказы.
– Всех матросов согнать в подвал этой башни, только сначала проверьте там все, нет ли тайных ходов. Купцов и капитанов запереть здесь же, только на втором поверхе, и стеречь строго. Ведите их туда, я сам им все скажу. Где Нахат? Она сейчас будет мне нужна.
Оглядев стоящих перед ним османских «морских волков», Панин, сидя на единственном найденном стуле, изъяснил пленникам их дальнейшую участь:
– Меня зовут кавалер Федор Панин. Я полковник русской службы и государев стольник. Корабли ваши отныне законная добыча царя Ивана Федоровича. Как и весь товар. Вы сами и ваши люди – пленники, и в жизни вашей ныне волен един человек – мой государь. Пока посажу вас под замок, в железа не заковываю, но смотрите, один чих, и всех порубим без жалости до смерти! Переводи, Нахат.
Девушка принялась излагать мрачные перспективы на гортанном турецком наречии. Из ее прекрасных уст слова Панина, как видно, звучали еще как бы не страшнее. Оттого просоленные и загорелые моряки заметно побледнели и спали с лица.
– Есть из вас кто православный? Али все басурмане?
– Я грек, зовусь Коста Иерсмуза, господин кавалер. – Перекрестившись, словно желая подтвердить свою веру, поклонился один из них с роскошной седой бородой.
– Хорошо, тебя будем держать отдельно. Иди за мной. Остальным к вечеру принесут еды. А пока ждите.
Тяжелая дубовая дверь с грохотом захлопнулась.
– Вот что, Коста, много чего мне надо тебя расспросить. Ты сам решай, запираться или честно все говорить станешь. Ежели доброй беседы у нас не выйдет, так чего время терять, вертайся обратно к туркам пленным.
– Спрашивай, достопочтенный, все расскажу, что знаю.
– Вот и славно. Для начала, есть тут у вас корчма или еще какое заведение, где поесть можно. С вчера маковой росинки во рту не было.
– Господин, – сунулся возникший, словно ниоткуда, Васька, – тут в трех шагах припортовая корчма, выглядит пристойно, скотина на заднем дворе, убоина свежая.
– А ты уже и разведать успел, шустрила?
– Как без того? Мое дело о вашей милости заботиться.
– Ну, веди в эту корчму.
Ваську Панин встретил два дня назад в новопереименованной по воле царя Керчи. Белобрысый худой парнишка сидел, обряженный в лохмотья, сквозь которые просвечивали мослы, и пытался с берега ловить на удочку рыбу. Отчего-то Федя не смог просто пройти мимо, хотя и спешил, как всегда. Остановился рядом, понаблюдал молча, потом спросил:
– Как клев?
– Да покуда никто на мою приманку не соблазнился, господин.
– А чего ж тогда тут сидишь?
– Оголодал, а ни денег, ни припасу нема. Вот спымаю да съем.
– Эвоно как, братец. Ты из чьих будешь?
– Раньше был матушкин с батюшкой, да потом вот в плен попал к татарам, а уж они меня в Тамань-город продали купцу тамошнему. Ну, а как ваше войско ее на меч взяло, так и вовсе стал ничей, потому как хозяина моего убили.
– Так тебя с прочими полоняниками сюда доставили?
– Ага.
– Тебя хоть кличут как, рыбарь?
– Васькой, – расплылся в щербатой улыбке, бесхитростно и открыто глядя на Панина голубыми глазами, парень.
– Вот что, пошли со мной, хоть накормлю. Побудешь с моими головорезами, а потом мы тебя на Русь отправим ближайшим кораблем.
– Спасибо, господине мой добрый! Век Бога буду молить о твоем здравии, – всхлипнул не привыкший к такому обращению Васька и, позабыв про удочку, кинулся в ноги полковнику, пытаясь поцеловать руку.
