– Государь, – понял, что гроза миновала, Татаринов, – раз уж такое дело, не вели мне больше в Керчи сиднем сидеть! Все, что там сделать можно было, я сработал, а теперь, ей-богу, сил моих больше нет…
– И что же ты там такого накрутил?
– Ну как же, – принялся перечислять есаул, загибая для верности пальцы, – перво-наперво мы с казаками да твоими ратными прошлись по всем тамошним окрестностям и весь скот, что нашли, привели в город.
– Вот как?
– Ни много ни мало, а почитай что два десятка тысяч овечек да сотню бычков, да без малого три тысячи коней!
– Славно!
– Вторым делом я приказал собрать всю, какая сыщется, конскую сбрую, так что если будет на то твоя царская воля, полтыщи казаков можно будет на коней посадить!
– И это правильно.
– Ну а раз правильно, дозволь и дальше тебе послужить саблей.
– И что же тебе поручить прикажешь?
– На все твоя царская воля, а только людишек на эти фелюги я сам набирал. Так уж помилосердствуй, дозволь над ними головою быть.
– Быть по сему, – кивнул я. – Готовьтесь к походу, а вечером приходи во дворец на пир. Там и потолкуем, куда вас лучше направить. Ну и угостимся заодно на славу.
– Благодарствую за честь великую, государь. – Мишка в пояс поклонился и отступил на шаг.
– Значит, так, – распорядился я, оборачиваясь к свите. – Всем экипажам – день отдыха. Федя, – обратился я к радостно лыбящемуся при виде побратима Панину, – а тебе приказ другой. Пусть твои охотники перешерстят весь город! Только смотрите, без душегубства и прочих излишеств. Не злобите людей без нужды.
– А коли они запираться учнут и оружие прятать?
– Если сыщете, то воля ваша, можно и высечь для профилактики в воспитательных целях.
– Эй, хозяева, открывайте. Встречайте дорогих гостей! – постучал кулаком в наглухо закрытые ворота Ванька Кистень. Обернувшись к стоящему рядом Петьке – недавнему полонянику, приказал: – Ну, чего ждешь, толмачь!
Как только их полковник – Федор Панин получил от царя приказ провести полный обыск городских кварталов за-ради обнаружения припрятанных доспехов, огнеприпасов, оружия и укрываемых турецких вояк или ясырей, дело закрутилось без промедления. Сказано делать – умри, но исполни! Такому выучил своих подчиненных. Безжалостный и к чужим, и к своим, но щедрый на награды и всегда заботящийся о бойцах допрежь самого себя.
«Разбойный приказ» занялся понятным для себя делом, в котором его разве что казаки могли обойти в ловкости. Разбившись на полудесятки, охотники, прихватив знающих турецкий из числа освобожденных рабов для лучшего общения с кафинскими обитателями, разбрелись по городу и начали тотальный шмон.
Понятно, без накладок не обходилось. Где-то и пришибли малость сильно резвых и буйных, где-то и помяли девок и женок турецких. Турки и татары живут наособь – отдельно мужики, отдельно бабы. И на женскую половину мужикам ходу нет. А как проверить, не припрятано ли чего туда? Вот и приходилось охотникам заставлять всех обитателей усадеб выходить во двор, а уж потом обыскивать весь дом. Понятно, бывало, прихватывали чего по мелочи, вот хотя бы одеяла из верблюжьей шерсти. Оно вроде по нынешней жаре и не впрок, а все же ночами бывает зябко.
Сысканное оружие сносили на одноосные телеги, медленно идущие вслед за поисковыми группами по узким улочкам.
За воротами раздались женские крики и детский плач.
– Не томи, открывай! – строго потребовал Ванька, назначенный старшим в своей команде. – Хуже будет!
Наконец лязгнул засов, калитка распахнулась, и к ним вышел испуганный турок в добротной одежонке.
– Собери всех домочадцев во дворе без утайки, – велел ему охотник. – Коли сыщем кого укрытого, не помилуем, велено сечь таких плетьми без жалости! Объясни им, Петька.
Хозяин дома, выслушав сбивчивый перевод недавнего пленника, закивал головой, жестами приглашая русских воинов заходить.
– Сбрую и доспех, ружья, свинец и порох тащи сюда! – важно распорядился Кистень.
Турок что-то залопотал по-своему, и Ванька обернулся к толмачу, нетерпеливо ожидая пояснений.
– Говорит, он мирный гончар, мол, нет у него ничего. И холопов он по бедности не имеет.
– Ишь ты, а по виду на нищего не больно похож. Вона как широко живет. Неужто на плошках да кувшинах так можно зажиток накопить? Как думаешь, Игнат? – спросил он у своего знакомца с давних воровских времен Игната Рукавицу.
– Да хто их, басурман, знает? – раздувая ноздри от предчувствия добычи, отвечал тот. – Может, и так, а может, и инако. Пощупать надо, проверить самим.
– И я так же мыслю. Браты, а ну давай проверим, правду нам этот чернявый сказал али нет.
И без дальнейших проволочек охотники занялись поисками. Искать по сундукам толку мало, это они заранее понимали. Опять же, все ухоронки, как ни старайся, не сыщешь, времени мало. Но заглянуть под черепичную кровлю, пройтись по чердаку – это можно. Сам Кистень в общем веселье участия не принимал, зорко поглядывая на хозяев, отмечая, не появится ли в их лицах какого беспокойства или тревоги. Но те лишь молча перетоптывались на месте, обнимая перепуганных детей.
Обойдя двор, Ванька заметил лежащий у сарая заступ, на котором были явные, свежие, еще не просохшие следы глины. «Чего они столько нам отворять не желали? И чего копали совсем недавно?» – подумал он. Взяв мотыгу, он разом приметил, как напрягся и побледнел хозяин дома. «Ишь, как разобрало его. Только где закопано? Допрос учинить с пристрастием? Такого приказу нам не поступало, значит, сами будем думать», – пронеслось в голове. Обойдя двор по кругу и потыкав тут и там крепко убитую землю, он вернулся к старому ореху, растущему точно посредине, рядом с которым и стояли хозяева.
– Ну-ка, брысь в сторону! – махнул он им рукой и, видя, что они продолжают стоять, окликнул толмача: – Петька, переведи разом!
Выслушав приказ, турки вместо того, чтобы уйти, пали на колени. И заголосили.
– Ишь каковы! Чего надрываются, а, Петька?
– Говорят, не губить их. Мол, сами все отдадут. Спужались шибко. Вот с перепугу и сховали сбрую.
– А, чертовы дети. Ну, пущай сами выкапывают. А там поглядим.
Оказалось, что под землю ушла не только крепкая кольчуга с мисюркой, но и добрая сабля с елманью в сафьяновых ножнах и пара ятаганов, а главное, пистоль турецкой работы. Сыскались там и деньги, и серебряные украшения хозяйки.
– Ну, быть тебе, хозяин, нынче битым, сымай халат, – спокойно, деловито распорядился Ванька, закатывая рукав кафтана и вытягивая из-за пояса плеть.
Турок кинулся Кистеню в ноги и, о чем-то жалобно гнусавя, попросил.
– Чего он, а, Петь?
– Говорит, чтоб не казнили его. Мол, знает, где сосед запрятал молодую христианскую рабыню, и если мы его помилуем, то может подсказать.
