Трудно сказать, где она раздобыла одежду, приличную для своего пола, ибо он ни разу не видал, чтобы она была занята собиранием трофеев, но теперь на него смотрела настоящая красавица в строгом, но вместе с тем пленительном наряде ее гордого горского племени. Узкое светлое платье, украшенное вышивкой на груди и расклешенное книзу, из-под которого выглядывал край женских шаровар и изящные сафьяновые башмачки. Поверх него короткий, шелковый, цвета молодой листвы кафтанчик с прорезными рукавами, также богато вышитый золотой нитью. На голове маленькая цилиндрическая шапочка, покрытая полупрозрачной вуалью. Тонкая талия перехвачена широким, отделанным, опять же, серебром поясом.
– Вставайте, господин Попел, – кротко попросила она.
– Нахат? – удивился он. – Боже мой, но что за маскарад?
– Вставай, сын ишака! – пихнула она его кулаком в бок.
– Да что с тобой?
– Ты не забыл, что обещал мне помощь?
– Какую еще помощь?
– Ты, верно, смерти не боишься? – прошипела черкешенка и едва не вцепилась ему ногтями в лицо.
– Ладно-ладно! – поспешил подскочить со своего ложа Вацлав. – Да, я обещал тебе и, если помнишь, всегда выполнял свои обещания. И уж, конечно, готов делать это и дальше, но что ты задумала?
– Надо пойти к Ахмету.
– Какому еще Ахмету?
– Работорговцу. Это он продал меня.
– Прекрасная идея… но зачем?
– О, клянусь всеми святыми, если ты еще раз что-нибудь спросишь, я тебя зарежу! Разве ты забыл, что мне нужно найти княжну и восстановить честное имя моего рода?
– Ну, хорошо-хорошо, только…
– Что еще?!
– Принеси мне умыться.
– Разве я твоя рабыня?! – снова взвилась девушка. – С чего ты взял, что я должна тебе прислуживать, стирать и штопать твое белье?
– Нет, но я думал…
– Что ты думал, сын шакала?
– Что ты моя будущая жена! – расплылся в притворной улыбке Попел, хорошо зная, что упоминание об этом бесит черкешенку. – Не забыла, что о нашей помолвке объявили в присутствии его величества Иоганна Альбрехта?
– Если хочешь, чтобы я была твоей женой, – неожиданно кротко отозвалась та, – то купи для меня дом и ясырок, чтобы они убирали в нем, готовили и вообще.
– Знаешь, – пошел на попятный обескураженный подобными речами чех, – давай обсудим наш брачный контракт несколько позже. А теперь мне все-таки нужно умыться и привести себя в порядок.
Дальше все пошло как обычно. Успокоившаяся девушка прекратила показывать свой крутой норов и принесла ему воды, затем свежую рубашку и даже подала на завтрак свежеиспеченных лепешек, которые так любил Вацлав.
– Стоило так ругаться, если все было готово, – пробурчал Попел, впрочем, не слишком громко.
– Господин еще что-нибудь желает? – осведомилась не расслышавшая его Нахат.
– Я спросил, где ты взяла такой красивый наряд?
– Тебе нравится?
– Очень.
– Я рада.
– Но ты не ответила.
– Кафа большой город, – пожала плечами девушка. – В ней много торговцев и портных.
– Так ты купила себе новую одежду, – понимающе кивнул молодой человек.
– Вот еще, – фыркнула горянка, – я их забрала, когда наши искали оружие.
– На тебя могли пожаловаться. Я слышал, что его величество обещал неприкосновенность имущества местным жителям, если те не станут злоумышлять против него.
– Они не посмеют, – беспечно отозвалась Нахат. – Я обещала перерезать им горло, если они вздумают кричать.
– О времена, о нравы, – сокрушенно вздохнул Попел. – Ладно, пошли к этому работорговцу. Может, этот Ахмет и вспомнит твою подругу.
Основой благосостояния Кафы, равно как и всего Крыма, в те времена являлась работорговля. Именно сюда приходили караваны связанных между собой несчастных, угодивших в плен к ногаям, татарам или черкесам. Мужчин обычно гнали пешком, связав между собой в длинные цепочки, чтобы те не могли взбунтоваться или бежать, женщин, особенно молодых и красивых, старались беречь и везли на арбах или сажали на заводных коней, а дети бежали следом за матерями.
Не всем суждено было достичь рынка рабов, но тех, кого не отбили казаки или отряды русского царя, доставляли сюда и продавали местным торговцам, одним из которых и был Ахмет. Множество людей прошло через его руки, прежде чем навсегда сгинуть на галерах или в гаремах знатных турок. Но если мужчин до продажи содержали в городской тюрьме, то для являвшихся куда более ценным товаром девиц были устроены специальные помещения прямо у него дома.
Там имелась баня, где девушки могли отмыться и привести себя в порядок, необходимый для придания товарного вида. Несколько больших комнат с лежанками, на которых им приходилось спать, и, конечно же, зиндан – каменный мешок с решеткой наверху. В нем на хлебе и воде содержали тех, кому не хватало ума сразу же проявить покорность.
Увы, нападение русских иблисов во главе с их пришедшим из самого ада царем Иваном едва не уничтожило все, что с таким трудом создавали предки Ахмета. Пленников и пленниц пришлось отпустить, оружие, имевшееся в опустевшем доме, выдать, а тут еще ходили слухи, что их победитель, чтоб ему вернуться в пекло, требует от всех мусульман Кафы неслыханный выкуп.
Но, с другой стороны, самого Ахмета, хвала Аллаху, до сих пор не убили, а значит, есть надежда пережить все эти неурядицы. А потом великий падишах всех правоверных пришлет войско, которое прогонит неверных, и все вернется на круги своя. Ведь иначе и быть не может в этом хорошо устроенном мире!
Храбрые татарские воины снова приведут рабов, которых вместе с другими торговцами будет скупать Ахмет. И в его сундуки снова рекой потечет золото и серебро. И все утраченное вернется сторицей.
Стук в калитку заставил турка поморщиться. Все рабы от него ушли, даже этот, ни к чему не годный старик-привратник. Ну, вот куда, скажите на милость, он подался? Кто его ждет дома? Ведь там все забыли, что он когда-либо жил на белом свете. Будет теперь побираться на своей никчемной родине, а тут хотя бы верный кусок хлеба…
Надсмотрщики тоже сбежали. А может, их убили бывшие рабы или казаки, кто знает? Они ведь сущие звери, эти русские! Так что придется идти открывать самому. И сделать вид, что никого не осталось дома, тоже нельзя. Тогда ратники царя Ивана выбьют ворота и все равно зайдут, и все в доме станет их добычей. А так он находится под охраной, и грабить его нельзя. Он сам слышал указ, прочитанный на площади.
– Иду-иду, – отозвался он, слыша, как нетерпеливо тарабанят в дверь.
– Резче!
[22] – донесся снаружи возглас с непонятным акцентом.
