– Рад приветствовать ваше величество, – изобразил тот изящный поклон. – Надеюсь, ваши раны причиняют вам не слишком много беспокойства?
– Черта с два, – скривился я. – Еще как доставляют.
– Вы позволите осмотреть вас? – обеспокоенным тоном попросил чех.
– Валяйте, только недолго. А то, не ровен час, наши крымские друзья скоро пойдут на приступ, а я тут без штанов рассиживаю.
– Если вашему величеству будет угодно узнать мое мнение, – решительно заявил Вацлав, едва глянув на рану, – то вам не следует в ближайшее время ходить самому.
– Что, все так плохо?
– Пока нет, но может стать хуже.
– Вы думаете?
– Увы, мне неоднократно приходилось наблюдать, как самые незначительные царапины начинают загнивать в здешнем климате. А это ранение никак не назовешь таковым.
– Климат? – задумался я. – Возможно, вы правы. Жара и высокая влажность способствуют таким вещам.
– Вы изучали медицину? – насторожился молодой человек.
– Весьма поверхностно, мой друг. Немного из одного трактата, чуточку из другого. Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь.
– Судя по требованиям вашего величества по устройству лазаретов, отхожих мест, приготовлению пищи и кипячению воды, вы склонны преуменьшать свои знания. Иногда я и другие коллеги по нашему ремеслу просто теряемся от них. Однако мой, сознаюсь, весьма скромный опыт успел показать не только разумность, но и необходимость этих требований.
– Вы довольно неумелый льстец, господин Попел, – мягко улыбнулся я. – И если ваше честолюбие требует более высокого положения, нежели должность полкового врача, вам следует исправить этот недостаток.
– Вы меня не так поняли, государь, – смутился чех. – Я вовсе не стремлюсь занять чье-то место. Позвольте мне обработать вашу рану и удалиться.
– Валяйте. А пока будете корпеть, расскажите мне о том, как прошла экспедиция.
– Разве господин Панин не доложил вам?
– Разумеется, доложил. Но меня интересует взгляд со стороны. Вы ведь успели кое-что повидать, прежде чем стали доктором, не так ли?
– Почему вы так думаете?
– Бросьте, Вацлав. Всю свою жизнь я воюю и, уж поверьте мне, могу отличить человека, привыкшего смотреть смерти в лицо, от «повелителя клистирных трубок», которого вы пытаетесь изображать.
– Вы, конечно же, правы, ваше величество, – вздохнул Попел. – Пика и мушкет для меня не менее привычны, чем ланцет и корпия. Но когда на «Праздном поле» вместе с павшими закопали свободу Чехии, я решил посвятить себя более спокойному ремеслу.
– И тем не менее при всякой возможности радостно хватаетесь за шпагу?
– Увы, государь. Никто не совершенен. Даже ваше величество.
– Не понял?
– У вас есть немало прекрасных военачальников, но вы стараетесь не пропустить ни одной схватки, и даже сейчас, невзирая на ранение, намерены сунуть голову в огонь. Прилично ли это такому великому монарху, как вы?
– Беру свои слова обратно, – нахмурился я. – Языком вы владеете не хуже, чем шпагой, и придворный из вас непременно получится.
– Прошу простить меня, если эти слова показались вашему величеству дерзостью, но разве я не прав? Генерал фон Гершов, Корнилий Михальский, да и мой командир – полковник Панин ничуть не хуже вас смогут распорядиться на поле боя.
– Черт с вами. Пожалуй, я прислушаюсь к вашему совету. Но вы так и не ответили на мой вопрос.
– Вас интересует мое мнение по поводу экспедиции к Синопу?
– И вообще о нашей армии.
– Я был простым солдатом, государь, и не слишком много видел. Однако готов поклясться, что если бы войска «Зимнего короля», герцога Бюкуа или саксонского курфюрста имели несчастье встретиться с вами, их ждал бы неминуемый разгром.
Некоторое время я подозрительно смотрел на Попела. Но, судя по всему, он говорил искренне. Вообще до сих пор наше оружие и впрямь было счастливо. И под Азовом, и во всех других местах мы неизменно побеждали; и даже под Варной, как ни крути, урон, нанесенный туркам, значительно превосходил наши потери. Если бы ни появление под стенами Кафы татар, я бы сейчас награждал отличившихся. Федьке, Лелику и Корнилию давно пора повысить чины, да и о рядовых ратниках забывать не стоит. Вот разберемся с новой напастью, и начну раздавать слонов…
– Что здесь происходит? – сверкая глазами, ворвался в палаты О’Конор.
– Да вот господин Попел рассказывал мне о походе на Синоп, – усмехнулся я. – А вы что подумали?
– Я? Нет, ничего. Просто я подумал… у коллеги не так много опыта, а паче того знаний, чтобы он мог…
– Не парьтесь, Пьер, – отмахнулся я. – Лучше распорядитесь приготовить для меня носилки. Точнее, паланкин. Может, и у турецкого паши такой имелся? Поищите, вдруг найдется, тогда одной заботой станет меньше.
– О-ля-ля! – изумился тот, невольно перейдя на французский. – Неужели Господь услышал мои молитвы, и ваше величество вняли голосу разума?
– Мой друг, не поминайте имя Господа всуе, пока я не распорядился выяснить, кому именно вы молитесь! К слову сказать, в патриаршем приказе это тоже всех очень интересует.
– Уже бегу, государь.
– Вы, господин Попел, тоже можете идти.
Что же до моих нововведений по части санитарии, то объясняются они просто. В нашем просвещенном семнадцатом веке, в самой первой его четверти с этим вопросом все обстоит очень сложно. Точнее, я бы сказал, не обстоит вовсе. Нет ее, а есть вопиющая антисанитария. Особенно в войсках, находящихся непосредственно на театре военных действий. А потому потери среди солдат от банальной дизентерии, простуд и тому подобных глупостей могут в разы превышать боевые, наносимые злобным супостатом в сражениях и стычках.
Но это еще не все. Имеется совсем неиллюзорная опасность массовых эпидемий – от чумы до сифилиса. Все-таки Османская империя раскинулась на трех континентах, и вместе с ее войсками к нам может прийти любая зараза. Поэтому я сразу же озаботился и отхожими местами, и источниками воды, и прочими вещами. По-хорошему, надо бы еще и солдатские бордели организовать с регулярными осмотрами жриц любви, но врачей не просто мало, а очень мало. А без контроля это только способ поссориться с церковью.
Еще одной проблемой стала защита местного населения. Не столько даже из-за заботы о будущих подданных. Станут они ими или нет, вилами на воде писано, а вот армия без должного порядка мгновенно превратится в шайку разбойников. Грабежи, насилия развращают солдат, а значит, и дисциплина рушится, и боеспособность. А у меня и так войска – кот наплакал. Каждый боец – на вес золота! Поэтому всех провинившихся на первый раз безжалостно секут плетьми, а для тех, кто с первого раза не понял, построена виселица. К счастью, она пока еще пустует.
