– Виват! – дружно пролаяли мекленбуржцы.
– Любо! – поддержали их казаки.
Вино, надо сказать, было отменным. Начали мы с белого. Крым вообще прекрасное место для виноделов, и это ремесло здесь процветает. Здешние сладкие и сухие мускаты будут в мое время очень хороши, особенно если подняты из подвала и хорошо охлаждены, а пока они никому не известны, да и не факт, что их уже делают, но…. Просто божественный вкус. С приятной кислинкой, свежим, чистым вкусом, напоенным щедрыми ароматами цветов и южных фруктов. Недаром я еще в первые дни после захвата Кафы приказал отправить в Москву как можно больше вина. И для собственного, так сказать, потребления и, конечно же, для патриарха.
Дело это куда более важное, чем можно подумать. Православное причастие надо проводить виноградным вином, причем из красного винограда. А его у нас практически не выращивают. Даже в Астрахани пока только белое. Вот и приходится тратить серебро и золото на импорт.
Выпили мы дружно, разве что Серафим лишь пригубил из своего кубка, и тут произошло первое из событий, резко изменившее мои планы. Во дворик, где мы собрались, ворвался неизвестно где пропадавший до сих пор Рожков и, протолкавшись к моему месту, ни слова не говоря, повалился в ноги. Все это было так необычно, что все присутствующие с удивлением уставились на него, перестав болтать или есть.
– Не вели казнить, надежа-государь! – немного, как мне показалось, театрально воскликнул боярский сын.
– Не буду, – милостиво отозвался я, с сожалением откладывая в сторону кусок жареной баранины.
– Недоглядел, милостивец, уж прости меня горемычного, – продолжал блажить толмач.
– Говори, – велел я.
– Не по собственному хотению, а токмо…
– Да говори же, собачий сын! – первым не выдержал Мишка Татаринов.
– Не знаю, как и начать, – развел руками Рожков. – В общем, вот!
С этими словами он показал на пришедших вслед за ним ойратов, тащивших на волосяном аркане богато одетого татарина.
– Кто это? – заинтересовался я.
– Вот и я об том же, – сокрушенно вздохнул Рожков. – Еле растолковал этим, кого они поймали.
– Великий хан! – охнул, глядя на пленника, митрополит Серафим.
– В каком смысле? – удивился я.
– Джанибек-Гирей, владыка Крымского юрта, потомок Потрясателя Вселенной, чингизид, – пояснил владыка. – «Повелитель двух материков» и всего Дешт-и-Кипчака. Сын нурэддина Шакай Мубарека Герая и семнадцатый крымский хан из династии Гиреев.
– Да ну на… – слова едва не застряли у меня в глотке, пока я переводил ошарашенный взгляд с главы местной церкви на Рожкова, а потом на хана и обратно.
Между тем тот успел выпрямиться и принять более достойный вид, и сразу стало понятно, что перед нами и впрямь местный властитель и потомок самого Чингисхана.
– Неужто правда? – полез вперед Татаринов, как бы желая потрогать знатного пленника и убедиться, что это не мираж.
– Но-но! – погрозил я есаулу пальцем. – Не лапай, не купишь…
– Ну-ка, брат, – велел я Рожкову, – перетолмачь Джанибеку, что он мой гость и я рад видеть его за своим столом. Пусть садится рядом, отпразднуем одну из славнейших викторий, одержанных моим войском!
– А если не согласится? – на всякий случай спросил тот.
– Если не согласится, отключим… тьфу ты пропасть! Пусть только попробует не согласиться!
Джанибек, впрочем, артачиться не стал, а весьма послушно исполнил мой приказ. Видно, слухи о его покладистости и готовности подчиняться воле султанов турецких не врали. Оказавшись в руках Мекленбургского дьявола, гордый чингизид изрядно сдулся и лишь опасливо поглядывал на меня время от времени, больше помалкивая и односложно отвечая на вопросы.
– Как это случилось? – тихо спросил я у толмача.
– Известное дело как, – хмыкнул тот. – Калмыки народ темный, схватили, а кого – разбираться не стали. Слава богу, хоть не прибили сразу, видать, слышали об указе местных почем зря живота не лишать.
– А ты как его нашел?
– Хозяина своего бывшего искал, – помрачнел недавний полоняник.
– Ну и пес с ним! – усмехнулся я, после чего повысил голос, привлекая к себе внимание. – Слушайте все и не говорите, что не слышали!
– Чего там еще? – довольно громко спросил Татаринов, но, получив локтем в бок от Панина, притих.
– За верную службу моему царскому величеству и государеву наследнику, – начал я, – боярского сына Рожкова Михаила… как тебя по батюшке?
– Сергеев, – не сводя с меня изумленного взгляда, ответил толмач.
– Михаила Сергеевича, – едва не поперхнулся я от сочетания, – жалую своей милостью и пятьюстами четвертями земли в вотчину. Писаться велю отныне и довеку ему и его потомкам по Московскому списку и с «вичем»! Храбрым воинам, кои Джанибека изловить смогли, выдать по десять рублей каждому, по сабле булатной и доспеху. А тебе, Дайчин, за то, что столь славных воинов привел, пятьсот рублей серебром.
Награждение сопровождалось угощением из моих царских рук чашей вина, причем если Рожков, осушив поданный ему кубок, вернул его исполнявшему обязанности кравчего Бурцову, то ойраты, недолго думая, сунули за пазуху. Дайчин-Хошучи подобное простодушие, как видно, было невместно, и он просто сунул его в руки кому-то из своих слуг, толпившихся за его спиной.
– А что хану не налили? – высоко поднял я бровь, и Джанибек-Гирей тут же получил полный кубок вина.
– Выпей за своих спасителей.
Вообще я собирался заняться награждениями несколько позже, но церемония уже и так была скомкана, поэтому я, не откладывая, приступил к раздаче слонов.
– Господина барона и генерала фон Гершова за верную службу и многие славные виктории жалую орденом Святого апостола Андрея Первозванного и произвожу в чин окольничего.
Известие о награждении вызвало гром приветственных криков, главным образом, конечно, от немцев, но и остальные не отставали. Я же про себя подумал, что настал довольно удобный момент для инкорпорирования своих мекленбургских подданных в русскую элиту и наоборот.
– Бессменного моего телохранителя и воеводу ертаульного полка Корнилия Михальского жалую в генералы и думные дворяне.
На эту милость реакция оказалась более сдержанной. Все же бывшего лисовчика многие не то чтобы побаивались, но уж точно не любили.
– Стольника и кавалера Федора Семеновича Панина за набег на Синоп и умелое командование кораблями велю числить первым российским адмиралом, сиречь морским воеводой. Также его заботам поручаю весь наш флот в Понте Эвксинском и подвластные нашей короне крепости по его берегам.
– Гляди, какой цацей стал! – пихнул приятеля в бок Татаринов.
– В помощь ему, – не обращая внимания на выкрики, продолжал я, – будет вернейший и старейший из моих слуг шкипер Ян Петерсон, которого произвожу в капитан-командоры и жалую чин московского дворянина.
