– О, видишь? Видишь, как сразу стало скучно? Конечно, это все так, но… Как только ты заговорил о геноциде, у тебя сразу же потускнел взгляд.
– Долг памяти – это серьезно, – усмехнулся Аво.
– Ой, вот давай поговорим как раз о несерьезном. О кино или о музыке. Вот, например, у моей сестры есть маленький переносной проигрыватель. Но она слушает ужасную русскую эстраду. Так что я познакомилась с одним парнем, который фарцует зарубежными пластинками. Купила у него альбом Pink Moon, английский. Это что-то необыкновенное! Не похоже ни на что, что я раньше слушала. И ведь альбом издан только в прошлом году. Мир движется вперед, люди создают новое, а не цепляются за прошлое. У тебя есть проигрыватель?
– У меня?
– Нет, так ничего страшного. Одолжу у сестры. А куда бы нам пойти так, чтобы Рубен нас не нашел?
Аво буквально ощущал флюиды, исходившие от этой девушки с огромными глазами и маленьким подбородком, что стоит сейчас перед ним и спрашивает, где бы они могли уединиться.
Тут он заметил, что у него развязаны шнурки. Быстро нагнулся и так туго завязал их, что скрипнула кожа ботинок.
– Я бы хотел послушать пластинку, но нужно взять и Рубена. Мы с ним всегда вместе.
Мина снова переложила доску.
– Ах да, – сказала она, посмотрев на здание, в котором скрылся Рубен, – собачий поводок. Но если вдруг передумаешь, приходи сегодня вечером к тем самым лимонным деревьям у подъемника. Я возьму проигрыватель и пластинку.
– Сегодня?
– Завтра будет дождь. У нас тут дожди могут хлестать целыми неделями.
Мина поспешно удалилась, зажимая под мышкой лакированную доску, от которой во все стороны брызгали солнечные зайчики.
– Я пролистал твою книгу по истории, – сказал Аво Рубену, когда тот вернулся.
– Вот как?
– Ага. Она заставила меня вот о чем задуматься: мы, армяне, просто одержимы нашим прошлым. Это подобно тому, как если бы лимонное дерево перестало избавляться от зрелых плодов, мешая появляться новым. Тогда бы и не было свежих лимонов – одни сморщенные.
– Какие еще лимоны? Ты о чем, брат?
– Ну… Ладно, давай сначала. Помнишь те лимоны, что растут у подъемника?
– Что за шутки?
– Ничего я не шучу. Просто я думаю, что сегодня можно заняться чем-нибудь другим – нет дождя, и на улице славно. Прекрасный денек!
– Ты считаешь, что это – прекрасный денек? А знаешь, какой день станет по-настоящему прекрасным? День, когда мы заставим турок признать резню армян, что они до сих пор отрицают!
Рубен уткнулся в свою книгу.
– Или тот день, – вскинул он голову через какое-то время, – когда нам удастся доказать, что никто, кроме самих армян, палец о палец не ударил, чтобы обнародовать данные о гибели почти двух миллионов наших соотечественников. Случится такое – тогда и настанет прекрасный денек!
– Нас сегодня вечером пригласила Мина, – сказал Аво.
– Нас? – оторвался от чтения Рубен.
– Да, нас обоих. Она проходила мимо, пока ты бегал в туалет. Случайно. И сказала, что у нее есть новая пластинка, которую можно послушать.
– Армянская?
– Нет, английская.
– На фиг надо. Забудь.
– Ну, быть может, у нее есть и армянские записи. Я не знаю.
Рубен призадумался.
– Знаешь, – наконец сказал он, – единственные, кто, кроме самих армян, могут нам помочь, это Ленин и Иисус.
– Слушай, как я могу не смеяться, когда ты несешь такую чушь?
– А Ленин с Иисусом могли, а? Могли они вообще шутить? Шутить, когда правда стала кривдой? Или же они убедились, что жизнь есть не что иное, как шутка, и они сами сделались солью этого анекдота? Что им еще оставалось, как не смеяться? Плакал Иисус или смеялся? Вот в псалмах Бог говорит царям, что замышляли против Него: «Смеется восседающий на небе!» Понимаешь, смех – это награда за праведную жизнь, а не средство ее достижения!
– Мина сказала, что альбом довольно хорош.
– Признайся, – сказал Рубен, – признайся, что ты не валял дурака перед Тиграном, а просто старался понравиться Мине.
– А ты сам не старался?
Рубен закрыл свою книгу:
– Слушай, ты же мужчина, правильно? Значит, тебе не нужно спрашивать меня, идти с нею или нет. Так что выбирай.
– Я выбираю и то и то, – сказал Аво, потрепав брата по волосам.
– И то и другое – не выбор, – отозвался Рубен.
Тем вечером контрабандная пластинка – сначала ее незаконно ввезли в Советский Союз, а потом незаконно продали в Кировакане – вращалась на диске проигрывателя, словно планета. Мина не понимала ни слова из песен, но подпевала каждой. Над ее головой, маленькие, словно пламя от свечки, зеленели в сумерках молодые лимоны. Мина радовалась и музыке, и погожему вечеру – убедила себя в том, что это хорошо. Прослушала пластинку четыре раза, а потом отправилась домой.
Глава пятая
Лос-Анджелес, Калифорния, 1989 год
Добраться из округа Кинг до бунгало Джонни Трампета в пустыне Мохаве можно было двумя путями – через Айдахо и Неваду, двигаясь на юго-восток, или через Орегон и Калифорнию. Мне не хотелось пробираться через горные разломы, и я выбрал второй вариант. Мы с Фудзи ехали вдоль равнин западных штатов, словно нас засосало в аэродинамическую трубу. Если не считать нескольких остановок на заправочных станциях, через мрачные леса графства Гумбольдт и виноградники Центральной долины прокатили почти без отдыха. При такой-то скорости мы должны были появиться на раскаленной пыльной сковородке калифорнийской пустыни раньше срока, оставив за собой день в запасе. Но после шестнадцати часов пути, невыспавшийся и одуревший, я пропустил поворот на восток и оказался на дороге, ведущей в Лос-Анджелес.
К моменту, когда я понял, что ошибся, было уже десять часов вечера. У меня слипались глаза, свет уличных фонарей стал сливаться со свечением габаритных огней впереди идущих автомобилей, и я едва удерживался, чтобы не уснуть. О том, чтобы вернуться на автостраду и продолжать путь на восток, даже и речи не шло. И тут мне повезло – в стояночном «кармане» я заметил свободное место. У меня был час времени, чтобы передохнуть. Я перенес Фудзи в кузов грузовичка и залез в спальный мешок.
Час пролетел мгновенно, как в бытность мою на флоте, когда я дежурил в «вороньем гнезде» и слезал оттуда с красным, обветренным лицом. Однако этого часа хватило, чтобы я проснулся достаточно бодрым и мог продолжать свой путь.
Было около полуночи, и я мог бы добраться до бунгало горчичного цвета, обещанного Трампетом, где-то часам к двум-трем, причем без особого труда. Однако стоило мне выглянуть из окна, чтобы пропустить встречный поток и выехать на автостраду, я внезапно понял, куда меня забросила судьба.
