– Кто ты такой? Что с твоим лицом? Ты что, был здесь все это время?
– Он армянин, – отозвался судовладелец, отпивая из бутылки.
– Насрать мне на армян! – крикнул пьяный, но без сердца, поэтому Аво даже не обиделся.
– Так она живет в Мерсине? – спросил он. – Как ее зовут, бро?
– Бро? – пробормотал пьяный.
– Ее зовут Ками, – сказал Аво хозяин. – Мы слышали эту историю столько раз, что я смогу отвести тебя к ней даже с завязанными глазами. Как только пристанем, я отведу тебя, если захочешь.
– Только смотри, не влюбись в нее, – добавил пьяный.
Аво показалось, что он хотел еще что-то сказать, но вместо этого матрос опять заплакал, вытирая слезы рукавами сидевших рядом.
Вечеринка подошла к концу. Все разошлись по каютам, а наутро «Мудрец» уже швартовался в Мерсине.
Аво, должно быть, был единственным на свете армянином, который уехал в Америку, чтобы прятаться, а в Турцию – чтобы искать.
Мерсин был южным портом на турецком Средиземноморье и располагался в шестистах километрах к западу от Анатолийской Армении, как она называлась во времена геноцида, но факт оставался фактом: Аво находился в Турции. И хотя у него не было времени почувствовать родственную ностальгию или ощутить реющие в воздухе флюиды причиненного некогда страдания, он все же помянул Ергата и его рыжеволосую Сирануш, когда работал вместе с остальной командой, разгружавшей мебель, что должна была отправиться на рынок. Наконец последний стол был погружен в автомобиль, и работа Аво была окончена – равно как и его морская жизнь. И хотя Аво согласился работать бесплатно, судовладелец с крестом на груди на прощание сунул в карман его рубашки несколько свернутых купюр.
Деньги Аво потратил на донер-кебаб в кафе на улице Сокак, 5706. Ел он не спеша. Через дорогу у витрины магазина он увидел женщину с апельсином в руках. У женщины были длинные белые волосы, а почти вся ее одежда была пошита из коричневой кожи. Женщина разговаривала с каким-то мужчиной, одновременно впиваясь ногтями больших пальцев в апельсин, с которого на землю спиралью падала кожура.
Закончив разговор, женщина столкнула ногой очистки в сточную канаву, в несколько приемов съела апельсин, сполоснула руки водой из фляжки и направилась в магазин.
Аво последовал за ней, но, к своему удивлению, обнаружил, что попал не в магазин, а в настоящую художественную галерею с картинами в рамах и причудливыми металлическими инсталляциями, что находились в самом центре помещения, огороженные веревкой.
Женщины нигде не было видно.
Лестница в самом конце помещения привела его в уставленную книгами комнату-студию. Женщина повесила на плечики свою коричневую куртку и посмотрела на вошедшего Аво, словно на ущербную скульптуру, требующую реставрации. Он спросил по-армянски, не Ками ли ее звать, на что женщина отозвалась:
– Такое лицо у вас от рождения? Или вас так отделали в прошлый раз, когда вы вломились в дамскую спальню?
Аво закрыл лицо обеими руками и засмеялся, и Ками поняла, что последний раз он смеялся очень давно. Она попросила подождать ее внизу.
В галерее внимание Аво привлекла одна картина. Он не мог поверить, что пропустил ее, когда шел к лестнице. Это был портрет в сине-зеленых тонах, изображавший женщину в платье с длинными рукавами. Одной рукой женщина прижимала к лицу носовой платок, а другой поддерживала локоть. Длинный нос ее отбрасывал зеленовато-голубую тень, что делало лицо одновременно сердитым и торжественным. Она так сильно напоминала Мину, что Аво прикрыл рукой подбородок.
– А, вы нашли Аветисян. Мне кажется, что армян прямо-таки притягивает друг к другу, – сказала Ками, спускаясь по лестнице.
– Это подделка? – спросил Аво.
– Знаете ли, вы мне сейчас напомнили ту скотину, на которую я наорала несколько минут назад. С подделками покончено давным-давно. Все, что вы тут видите, – подлинники.
Аво был несколько смущен поведением женщины, но когда она вышла к нему, затянув волосы точь-в-точь, как это делал Терри Крилл, он успокоился настолько, что смог сформулировать цель своего визита. Он хотел бы вернуться в Армению после многолетнего отсутствия. Он будет пробираться на родину через Турцию, и ему нужны документы для перехода границы. А Ками, как он слышал, как раз может ему в этом помочь.
Женщина даже не спросила его, откуда он вообще взялся, как попал в Мерсин. Она ни о чем не спрашивала. То ли из-за своего вольного артистического духа, то ли из-за общей культурной реальности, то ли из-за опасной наивности… Аво не мог сказать определенно. Он восхитился тем, с какой легкостью Ками повернулась и, сделав ему знак следовать за ней, направилась к телефону, попутно объясняя, что в мастерской всегда требуется физическая сила для работы с довольно тяжелыми произведениями искусства, которые то привозят, то забирают заказчики. При этом нужна не просто сила, но еще и аккуратность. К тому же, добавила она, хоть денег много тут не заработать, этого будет вполне достаточно, чтобы пересечь всю страну. Рядом с галереей имеется квартира, которую он может снять наполовину дешевле, чем любую другую в городе. Еще Ками добавила, что будет очень признательна Аво за то, что он сможет помочь ей.
– А вот когда вы заработаете достаточно денег, – закончила она, – я сделаю нужные бумаги.
Согласился бы Аво на это, знай он сразу, что ему придется провести в Мерсине целых два года? Время, как и газ, казалось, приняло форму предоставленного ему сосуда, но эти два года с Ками пролетели куда быстрее, чем те же два года с Терри и уж тем более быстрее часов, проведенных в доме Мартика.
Его работа по большей части была довольно однообразна: погрузка и разгрузка машин, переговоры с недовольными художниками и покупателями. Но Аво гордился тем, что ему удавалось сочетать свою силу и аккуратность при обращении с произведениями искусства (и это, кстати, напомнило наставления Терри о поведении на ринге с соперником). Он восхищался талантами Ками – принесут ей, к примеру, статую кота с отбитым ухом, а через пару недель заказчик забирает свое сокровище с целым ухом – каждая шерстинка на месте. Ему нравилось, как настойчиво она изучала объект реставрации – крутила его так и сяк, чтобы понять все в деталях; как тщательно изучала смысл каждого мазка на картине, едва не прижимаясь лицом к холсту. Он любил просто так поболтать с Ками, отпуская шуточки – например, он утверждал, что у его отца на родине были точно такие же желтые панталоны, как и у танцора на полотне. Все это было довольно глупо, зато заставляло Ками смеяться, отчего в комнате становилось как-то светлее. Она тоже могла пошутить – например, когда Аво сказал, что у него были такие же длинные седые волосы, как у нее, но он сбрил их, она тут же ответила, что подумывает об этом.
Аво общался с посредниками – хорошо одетыми людьми в очках, молодыми и старыми. Они вели себя вежливо, если не сказать – жалостливо, когда спрашивали про шрам, но Аво отвечал, что лучше вернуться к теме искусства. Ему и в самом деле нравилось изучать искусство, хотя в голове все равно мало что оседало. Это, конечно, было связано со странной, непонятной дружбой, которая завязалась у него с Ками, – дружбой временной, что оба знали, но оттого честной и открытой, дружбой, которую нельзя было ни понять, ни объяснить. До этого самым близким его другом в этом смысле был Терри Крилл, только Аво никогда не заговаривал с ним о своих планах на отъезд. И одной из положительных сторон его встречи с Рубеном было то обстоятельство, что он был избавлен от необходимости прощаться с Терри.
